Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Сказал и удалился, широко улыбаясь и потирая от удовольствия руки.

Я подумал о Часе. Отличный парень, просто герой. На его плечах, его кровью, это всё даётся. Расклад получился. Всё, о чём они мечтали и о чём молили Бога. Он стоял у плиты, где две подруги решили приготовить что–то из еды, желая накормить его. Но он остановил их, сказав, что не голоден, что недавно уже поел. Он нашёл свободное место и сел к столу рядом с одним чёрным парнем с лицом ребёнка и широко открытыми глазами, Бадди Майлзом, так все звали этого парня. Затем пришли Ноэл с Мичем и присоединились к Джими, уже сидящим за общим столом. Я оказался последним, и как только я вошёл, Джими изрёк:

— Пурпуровые.

— Да, действительно, пурпуровые, — подтвердил я.

Он рассмеялся.

— Увидимся позже, удачи, — сказал я и хлопнул ему по ладони.

Я вышел и, встретив на улице Брайана Джонса, пошёл с ним смотреть выступление Отиса Реддинга. Великолепная работа, слов нет. Прохладный вечер, облака над сценой несутся так низко, что казалось, ещё чуть–чуть и они зацепят навес. Пошёл дождь, но никто не стал обращать на него внимания, хотя облака, как назло, нависли прямо над сценой и не собирались уходить на протяжении всего выступления Отиса. Впервые после того как познакомился с ним в Мемфисе, я увидел Отиса. Совершенно другой человек. Окружённый мощными чёрными черепами и полностью поглощённый чёрным сознанием. Действительно, удивительно, но он сторонился меня, хотя в тот раз, мне показалось, что расстались мы друзьями. А теперь, здесь, перед этой белой психоделической и совершенно отъехавшей аудиторией он казался потерянным и пытался произвести впечатление, хотя понимал, ради чего те здесь собрались и что все эти люди перед ним думают только о любви. Он открыл им своё сердце, каждому вне зависимости от цвета кожи. А когда запел об уважении, вся эта аудитория превратилась в один комок нервов. Кто–то из прессы подошёл к Джонси: было бы здорово, если бы именно он представил Джими. И Джонси согласился.

Мне захотелось проверить нашего парня. Внизу за сценой было небольшое пространство для настройки, там стояла пара усилителей AC 30 Vox для того, чтобы гитаристы перед выходом могли бы по–быстрому проверить свои гитары. Я спустился по ступеням в плохо освещённое помещение, находящееся прямо под сценой. Джими уже там, и в этот момент как раз подключал свой Фендер с дымящейся сигаретой между струн у колков к одному из Воксов. Бадди Майлз, прислонившись к стене напротив и скрестив на груди руки, широко улыбаясь, следил за каждым его движением. Ноэл Реддинг выглядел очень солидно в дикой психоделической рубашке и узких хорошо скроенных брюках, подчёркивающих худобу его ног и делающих его даже ещё более стройным и высоким. Он кивнул мне, улыбнулся, и протянул мне руку. Мич, со всё ещё развивающимися на ветру волосами, сделал неопределённый жест в мою сторону, будто резал воздух мечом. Джими — в тускло освещённом одной лампочкой неудобном помещении под сценой, веки слегка прикрыты, шевелит губами, будто что–то шепчет, вращает глазами, раздувает ноздри, и растирает мышцы рук. В руках гитара и бесконечно играет: «вака–така, вака–така, вака–така.» Бадди Майлз сделал шаг вперёд и начал ладонями отбивать ритм, а Мич — негромко палочками по стене. Мы все собрались здесь, Час с М. Дж. тоже начали аккомпанировать ладошами. Так, незаметно для себя стали стучать всё громче и громче. Из проёма двери высунулась голова Билла Грэма:

— Эй, тише вы, мать вашу. Вы же под сценой, там наверху всё слышно.

— Так, слышали, что вам сказано — чтоб вас слышно не было! Сидите тихо! Все поняли? Джими, гитару настроил? — выступил вперёд Час.

— Да, дружище, всё в порядке.

— А как сам?

— Великолепно, удивительное чувство.

Все, как и импресарио, сражающийся за них, были готовы к решающему матчу за своё будущее.

The Who уже давили сцену, когда я вышел от них и направился к палатке репортёров. Таунзенд летал по сцене, Долтри по–ковбойски как лассо, крутил микрофонный шнур, «лунный» Кит Мун яростно набрасывался на свои барабаны, вскидывая руки и его чёрные кудри были, казалось, везде. А Бизон, Энтвистл, возвышался как скала, дёргая струны своего Фендера.

— My Generation, да в ней и поётся как раз о моём поколении, вот так–то, да…

Я огляделся. Джонси нигде не было видно. Дальше было то, что сцена оказалась как после бомбёжки, вся в обломках. Откуда–то пошёл дым. От ударной установки осталось только воспоминание. Рассудок Муни помутился. Он крушил всё, что попадалось ему на глаза. Билл Грэм решил, что на них напали террористы и выскочил на сцену, думая оказать первую помощь, и заметался между ними влево, вправо. Съёмочная бригада не верили своим глазам. Они тоже решили, что музыкантов атаковали кто–то из сан–францисских радикалов. Для них для всех происходящее оказалось настоящим сюрпризом. Никто не знал, как на это реагировать. The Who разошлись, круша всё. Взрыв насилия заполонил сцену. Явно вся аудитория была шокирована, они повскакивали со своих мест и наблюдали за происходящим на сцене с открытыми ртами. Никому не верилось в то, что видели их глаза и слышали их уши. Никогда в жизни, ничего подобного они не видели.

Джонси вынырнул из–под сцены, и его появление было подобно выходу Королевы. Публика приветствовала его громом аплодисментов. Он представил всем Джими, как своего лондонского друга.

— Дамы и господа, из Лондона, Англия… из Сиэтла, штат Вашингтон… впервые в Америке, встречайте Опыты Джими Хендрикса.

Джими выглядел великолепно. Впрочем, как и всё трио. Мич сел за невообразимо расцвеченную всеми цветами ударную установку. Джими накинул на себя какую–то несуразную штуку, взятую им взаймы у одной из девиц, ярко красные боа из перьев. Что–то сказал несущественное в микрофон, вроде того, что он «не голубой, знаете», но что у него «отличное настроение и чувствует себя хорошо».

Начали с Foxy Lady.

Аудитория пришла в восторг. Слушали затаив дыхание, как натянутая стальная струна. Наиболее понравившимися оказались дилановские Like A Rolling Stone и All Along The Watchtower. Эти песни Дилана очень хороши были в исполнении Джими, как если бы были написаны специально для него. Слайд–гитара в All Along The Watchtower звучала как утренний ветер, прорывающийся сквозь проёмы окон старого замка, высящегося на крутом морском берегу.

Нужен был великолепный феерический финал, Джими знал об этом и, спасибо «особому департаменту эффектов» Хендрикса. Как произвести большее впечатление, чем это сделали выступившие до него The Who? Ответ пришёл сам. Бороться с огнём можно только огнём, и именно это он и сделал. За голенищем сапог у него был спрятан баллончик с бензином для зажигалок. И в самом финале, достав его и положив перед собой на сцену свой Фендер, он выжал на него его содержимое и поджёг его. Акт жертвоприношения. Наглядная демонстрация «Бога дающего и Бога забирающего.» А пока он, сидя на коленях перед ней, вызывал пламя, Мич с Ноэлом продолжали нагнетать накал ситуации, вызывая гром на ударных и бас–гитаре, так что аудитория впала в полный транс от происходящего. Хендрикс поднял продолжающий пылать свой томагавк, пластиковая поверхность которого покрылась пузырями и, сделав несколько шагов к публике и замахнувшись, высоко поднял его над головой и с силой ударил о пол сцены. Пламя соскочило и повалил тяжёлый сизый дым, освещаемый сильными прожекторами, мощный фидбэк понёсся в толпу и обратил их в колыхающуюся в едином порыве восторженную массу, а Джими разбитого на куски и всё ещё тлеющего Фендера начал кидать зрителям, как матадор, кидающий отрезанные уши быка своему королю. Он сделал это. Он побил Англию, и вот теперь оседлал Штаты. Звезда его взошла, чтобы никогда не остановиться и не упасть на землю.