Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

— Он говорит, что очень сожалеет, что всё так повернулось и что это величайшее недоразумение, и разрешить его может только его начальник, за которым уже послали машину. И скоро приедет настоящий мистер Биг.

— Так что это? Значит ли это, что он не мистер Биг? — заволновался и поднял брови Зут.

— Ты прав, и его начальник прибудет с минуты на минуту.

Снова распахнулись автоматические двери, и перед нами возникла фигура настоящего мистера Бига. Ростом он был даже ниже меня. Круглые, в тонкой оправе, с очень большими диоптриями очки. Худой и тщедушный, болезненного вида человечек в безукоризненно сидящем деловом костюме с белоснежным сменным воротничком и галстуком, явно слишком большим для него. Начищенные до блеска кожаные ботиночки и складной зонтик с портфелем дополняли картину. По обе стороны от него, на полшага отступя, высились двое его телохранителей. Они пересекли зал по направлению к своим соотечественникам и, видимо, начали обсуждать сложившуюся ситуацию. Затем позвали Кевина. Оставив нам свой портфель, он подошёл к ним и сел за стол напротив настоящего мистера Бига.

Солнце начало всходить и небо порозовело и начало светлеть. Было ещё темно, когда мы приехали и время тянулось мучительно долго. Казалось, мы сидели здесь так уже несколько часов. Кевин вернулся за портфелем.

— Простите, что так долго, — сказал он, — но у них до сих пор нет нашего контракта на английском, чтобы мы могли его прочитать. Но они заявляют, что всё было оговорено с самого начала и что мы, оказывается, согласились дать несколько выступлений в этом клубе и они не понимают, из–за чего весь этот сыр–бор.

Все плотным кружком обступили Кевина, с тревогой вслушиваясь в каждое, произносимое им слово. Но тут вмешался Зут:

— Чёрт бы их побрал, они «не понимают из–за чего весь этот сыр–бор!» Да вы посмотрите на шею Кевина, а та пуля в стакане со льдом, что они говорят об этом? Господи, да, мне никогда не понять этих людей.

— Да, Кевин, — поддержал его я, — не забывай, ты именно тот, кто теперь носит шрам от клинка на своей шее.

— Ладно, — пожимая плечами сказал Кевин, — вы правы, я не должен забывать об этом и поддаваться на их уговоры. И пока не пришло время посадки, пойду, займу их разговорами, попробую отвлечь их и успокоить.

Прохаживаясь внутри нашей импровизированной крепости, я всё время сжимал рукоять пистолета, лежащего у меня в кармане. Но когда я увидел какого размера их пушки, я почувствовал полную беспомощность и совершенную бесполезность моего крошечного газового пистолетика против этакой громады живого мяса. Не отрываясь, все следили за переговорами, происходящими на другом конце зала. Наконец, Кевин поднялся и держа в руках свой портфель вновь направился к нам.

— Вот что, похоже, мы влипли. Ситуация практически неразрешима. То есть, нет никого, кто бы смог нам помочь вести переговоры. Они плохо говорят по–английски, а я совсем не знаю японского. А что ты думаешь по этому поводу?

Я резко обернулся, передо мной стоял мистер Биг, настоящий мистер Биг. Он взглянул на меня сквозь свои очки, его губы приоткрылись, обнажив ряд чудовищно крупных жёлтых зубов.

— Мистер Бёрдон, почему вы отказались петь в моём клубе? Зачем вы разочаровываете ваших японских поклонников? Почему вы хотите сейчас уехать?

Вот такой вот состоялся разговор. Лицом к лицу. Во всём винили меня одного. Я вскипел. Я смотрел прямо ему в упор, и ярость растекалась по всему телу. Не осознавая, что говорю, рот мой сам выкрикивал слова.

— Почему я разочаровал японских поклонников? Почему я отказался петь? Вы не понимаете, сэр, впервые я приехал в эту страну не так давно, примерно год назад. Всю жизнь мне внушали, что японцы наши враги. За свой первый приезд я понял, что японцев недооценили. Почему — я понял тогда, что ваш народ очень деликатен, общителен и образован. Я полюбил вашу страну и ни в коем случае не хотел бы разочаровать или огорчить наших японских поклонников, мы уважаем их до глубины души. Но вы, вы разрушили моё представление о японцах. Я перестал уважать вас и вашу страну. Я не хочу выступать здесь, и я не хочу больше об этом говорить. Вы понимаете?

Он стоял передо мной, то смотря на меня, то в пол. К моему удивлению, слёзы выступили у него на глазах, увеличиваясь в размере стёклами его очков. Большими градинами скатывались они по его щекам и падали на костюм в тонкую полоску. В абсолютной тишине. Девушки за стойкой Пан—Ам замерли, глядя на нас в немом изумлении. С открытыми ртами. Молчание, которое длилось, казалось, часы, затем, вдруг, все три автоматические двери, ведущие на улицу, распахнулись, и словно океан ворвался в вестибюль аэропорта — японские школьники с блокнотами и карандашами обступили нас.

— Автограф! Автограф! — послышались отовсюду возгласы.

Они облепили всех нас и наш багаж. Досталось и грузчикам и стойке Пан—Ам. Откуда они взялись, как они узнали, я не знал, но и не хотел знать. Стал раздавать автографы, один, ещё один, сколько успею. А они всё прибывали и прибывали. Мистер Биг, ассистент мистера Бига, Кевин, грузчики, всех захлестнула волна синей школьной униформы и улыбающихся, счастливых лиц. Под прикрытием этой живой волны мы медленно продвигались через зал, продолжая сражаться со своим багажом, к выходу, ведущему на посадку.

Опыт Новых Animals стоил мне дорого. Но, несмотря на всё, я всё ещё предан рок–н–роллу, всё ещё с надеждой смотрю вперёд.

На обратном пути, разговаривая с Кевином о тех убытках, которые мы понесли из–за провала японских гастролей, в чём я был перед ним полностью ответственен, выяснилось, что ему пришлось подписать целую кипу чеков примерно на четверть миллиона долларов, чтобы нас выпустили из страны. К счастью, у нас была короткая остановка в Гонолулу, которая пришлась по времени на рабочие часы, и он успел позвонить в банк и отменить эти чеки. И с лёгким сердцем мы уже летели домой в Лос—Анжелес. По крайней мере, мы так думали.

Это единственное за те летние месяцы, что особенно запомнилось, не считая той небывалой жары и смога, который создали миллионы автомобилей в долине Сан—Фернандо, так что дышать было чрезвычайно трудно. Мы прилетели из Гонолулу в Лос—Анжелес, когда смог уже навис над городом. Стояла нестерпимая жара и влажность, последнее было совершенно неожиданно, так как Лос—Анжелес расположен на самом краю пустыни. Я уже слышал от людей о лос–анжелесском смоге, но это было моё первое с ним знакомство и с непривычки меня чуть не вывернуло наизнанку, я с трудом добрался до такси, которое отвезло меня домой в Лорел—Каньон.

Пока ехали, таксист (чёрный) своей болтовнёй пробудил во мне сознание, и я мысленно прогуливался по Каньону, вспоминая людей, которых здесь узнал, и с надеждой думал о том тёплом приёме, который окажут мне дома.