Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

— То только вершина айсберга, дорогой. Лишь вершина. Единственное решение одеваться только в белое. Полностью в белое. Сейчас у меня белая полоса, и я не собираюсь никогда её покидать, — сказала она, открывая свою сумочку и доставая оттуда небольшой бумажный пакетик.

На столе появились несколько белых дорожек и стодолларовая бумажка. Пару дорожек она предложила мне.

— О, нет, спасибо.

Она с ловкостью профессионала провела свёрнутой в трубочку банкнотой по белым дорожкам, облизала кончики пальцев и, втянув ртом возможные остатки из трубочки, аккуратно вернула её в сумочку.

— Да, знаешь, кокаин помогает мне сосредотачиваться и ещё, удерживает меня в белом. Видишь ли, после случая с этими сатанистами, после того, что произошло с бедной Шарон и её друзьями, я решила, что единственным способом, которым я смогу защитить себя, это окружить себя белым светом. Только так я смогу отразить от себя неблагоприятные вибрации, распространяющиеся в этом городе. Большинство женщин перепуганы до смерти, они думают, купив себе собак и оружие, они оградят этим себя. Перепуганы все.

— Расскажи поподробнее, — прервал я её. — У меня подружка в Говере, и она дружила с Шарон Тейт, так она места себе теперь не находит.

— Она не виновата. Но мы должны как–то по–новому решить эту проблему. Её не решить, если отвечать насилием на насилие. В любом случае, если ты почувствуешь угрозу, ты сможешь всегда укрыться в моём замке, там совершенно безопасно. Сегодня вечером ты обязательно должен поужинать у меня. Я пригласила несколько новых друзей, и очень хочу познакомить тебя с ними, так что обязательно жду тебя у себя. Ну, так, когда же ты, наконец, откроешь свой подарок?

— О, да. Я и забыл, прости.

Я потянул за ленточку, развязал бант и открыл коробку. Внутри лежал человеческий череп.

— Ого! — воскликнул я. — Большое спасибо, как это чудесно, дорогая.

— Её высочество, Принцесса Ла Луна, — напомнила она мне.

— О, прости, милая, забыл.

Я поставил череп на одну из моих огромных колонок JBL-проигрывателя, отошёл на пару шагов и оценивающе обвёл его взглядом.

— У тебя свечи есть? Рядом с ним обязательно должны стоять свечи, так будет правильно.

— Несомненно, — согласился я.

После того как свечи были найдены, помещены на место и зажжены, она ушла, на прощание поцеловав меня своими холодными губами в лоб. Корветт взревел мотором и умчался.

Я вернулся в дом. Пёс ещё долго грозно лаял ей вслед. Я вошёл в гостиную, в свете свечей на меня зловеще смотрел своими пустыми глазницами её подарок, за ним лежало зеркало, я взглянул на себя — на лбу красное пятно от помады — след от её поцелуя.

— Ну, ну, — сказал я сам себе. — Забавно, чертовски забавно.

Но я знал наверняка, что бы мне кто ни говорил, никто и ничто не в силах свернуть меня с намеченного пути. Посмотрел на часы, так, два тридцать ночи. Включил ящик. Показывали «Мексиканского вампира». Поудобнее устроившись на огромной уютной красной кушетке, я растворился в старом чёрно–белом готическом кино.

На Сансет–стрип открылся новый клуб, в пику знаменитому Виски — чтобы музыкантам было, где поджемовать в городе. Особенно тем, кто ещё нигде не играет, но горит желанием, можно было за бесплатное пиво и бесплатный вход им играть со сцены хоть весь вечер. Клуб назвали Опыты. На наружной стене клуба, владельцем которого стал Маршалл Бравиц, была нарисована огромная голова Джими Хендрикса, и чтобы попасть в клуб, нужно сначала было войти в широко раскрытые уста Джими. Когда Джими приехал в город, я отвёз его и показал ему это место. Он посчитал это сравни воротам в ад и закатился от смеха, и только вернувшись ко мне в Каньон, он угомонился. Он привёз с собой из Лондона одну свою новую демо, которую ему очень хотелось показать именно мне. По возвращении мы сразу поставили плёнку на магнитофон. Он не удержался, и стал комментировать — наложения, бас. У меня взорвались мозги. Меня просто сдувало психоделическими звуками, несущимися из динамиков. Часть колонок была подвешена на цепях к потолку, и были ещё две, которые я обычно использовал для внутреннего оповещения, но чаще присоединялись к басовому усилителю.

На колонке слева, стоящей недалеко от раздвижной стеклянной двери, ведущей на террасу, и был поставлен подарок Принцесс, освещаемый одинокой свечой. В какой–то момент фидбэк баса был настолько силён, что череп закачался и, соскользнув с грохотом на пол, покатился мимо нас прямо в открытую на террасу дверь и свалился куда–то в кусты, растущие вниз по склону.

— Чёрт, — сказал Хендрикс. — Чертовщина какая–то.

Вооружившись моим обрезиненным непромокаемым фонарём, при усиленной поддержке Терри МакВея, мы обыскали весь заросший плющом сад, но так его и не нашли. Не нашли до сих пор. Со временем происшествие с черепом обросло яркими подробностями, мы представили, как в ночи вдруг прилетает сверху череп и обрушивается на юные девичьи головы. С тех пор летающий череп стал постоянным героем наших с Джими анекдотов.

Паранойя, охватившая Лос—Анжелес, и состояние осады не прошли и за месяц, а по всем признакам только усилились. И официальная мировая пресса, и неофициальная, оказались в равных условиях — строились предположения, высказывались догадки, находились свидетели, которые что–то видели или что–то слышали, открывались какие–то сомнительные каналы, по которым просачивались непроверяемые никем сведения, но все сходились в одном: жди продолжения. Тем более, после повторного массового преступления. На фоне обоих преступлений начали появляться политические лозунги написанные кровью на стенах и даже, несмотря на то, что полиция Лос—Анжелеса взяла под опеку многих подозрительных хиппи, Эль Койот всё ещё рыщет. Люди перестали устраивать приёмы и вечеринки, а в Лос—Анжелесе, это означает одно: конец общественной жизни, так, всё в городе к двум часа ночи уже стало закрываться, время обычные для перемещения весёлых компаний ради продолжения к кому–нибудь одному домой.

Теперь, если вы решитесь среди недели переступить порог таких мест как Виски, которое обыкновенно в летнее время гудит как улей, вы не встретите людей, кроме как одной Принцесс. Очень может быть, что её теория окружить себя белым светом работает. Вечерами, когда бываю свободен, я беру грузовичок и дрейфую к Виски. На пустынной клубной стоянке одиноко торчит двухцветный Корвет Классик 1957 года. Внутри, кроме бармена и одного–двух обязательных завсегдатаев, пустынно, музыка оглушает динамиками, вращается психоделическими лучами шар. Несмотря на пустующий почти ежедневно клуб, Элмер Валентайн старается поддерживать в нём хоть какое–то подобие жизни, а на танцполе одиноко кружится Принцесс, облаком проплывая мимо пустых столиков, её мерцающе–белое с голой спиной платье не скрывает её напудренную кожу, а её длинные руки вытянутыми пальцами указывают куда–то в потолок. С высоко поднятой головой она танцует, не обращая внимания на остальной мир, бросая вызов всем этим неблагоприятным вибрациям.