Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

Его дом был над самым Голливудом, миллионы огней ярко сверкали сквозь постепенно оседающий смог. Посасывая прохладное вино, я залюбовался видом. Вот несётся с воем полицейская машина, мигая красными огнями, отмечая свой путь где–то далеко внизу. Их сирена завывала, как раненная собака, и наши два пса, сидя рядком на крыльце, выли ей в унисон. Жуть.

— Я был у Принцесс только что, никого дома.

— Да, — сказал Большой Боб, отрываясь от своих фотоаппаратов и смахивая с бороды капельки пота, — знаешь, Принцесс, она странная девочка. Она слишком увлекается своими путешествиями, ещё и кокаином заправляясь, похоже. Но она вошла сейчас в светлую полосу, дружище, по её словам, хочет сменить имя, образ жизни, дом, переехала в район Говер, где у неё теперь замок. Теперь она называет себя Принцесс Ла Луна, что значит, «Лунная принцесса», ну, как тебе? По–моему, цыпа совсем тронулась, но я её люблю. Она оставила мне свой телефон, если хочешь, можешь позвонить. Чуть позже я тебе его дам. Думаю, ради тебя она сойдёт со своего трона, и вы сможете поболтать.

С востока задула Санта–Ана. Мы сидели на террасе, курили траву, и я делился с ним своими японскими впечатлениями. Мы проговорили до самого рассвета, и когда солнце резко очертило линию горизонта, мне показалось, что со мной рядом сидит не Боб, обративший свой взгляд в сторону Тихого океана, а сам Будда, улыбающийся всему тому, что я наговорил ему про Восток.

Боб включил приёмник. Услышанное по радио заставило нас присвистнуть от удивления.

— Ого, ты только послушай, — сделал он погромче радио.

Массовое убийство совершено в наших Каньонах, совсем рядом с нами, в каньоне Бенедикт, откуда я только что прибыл. Было найдено несколько человек, жертвы какого–то ритуала чёрной магии. Среди убитых были известные личности — актёры и общественные деятели Лос—Анжелеса. Шарон Тейт, Абигейл Форджер, Джей Сибринг и ещё какой–то друг Романа Поланского, все убиты на вилле Поланского в Бенедикт–каньоне. Сам Поланский был в это время в Европе на съёмках своего нового фильма.

Солнце уже полностью поднялось над городом ангелов. Только подумать, всего в нескольких склонах от нас полиция пытается восстановить обстоятельства резни, сцену массового убийства совершенно невинных людей. Койот вышел на охоту.

Лос–Анжелес вдруг охватила паника. По сведениям вездесущих газетчиков, продажа револьверов в Беверли–Хиллз возросла до пяти сотен штук в день. А цены на сторожевых доберманов в Сан–Фернандо подскочили до полутора тысяч долларов, обладание же немецкой овчаркой стало считаться призом. Всё вокруг в мановение ока изменилось. Предсказание, сделанное несколькими месяцами назад обитателями Хайт–Ашбери, стало сбываться. Конец хиппи. С этого дня любой волосатый в голубых джинсах и с отрешённым взглядом становится мишенью массовых полицейских рейдов по всем Соединённым Штатам. Появились новые и более сильные наркотики, гораздо сильнее LSD. Я сам сначала этому не мог поверить. MDA, трёхкомпонентная смесь пентотала натрия, метедрина и псилоцибина, и ангельская пыль (так называемый п–с–п, транквилизатор для лошадей), которую стали курить, в попытке отгородиться от реальности. До смерти перепуганы одинокие женщины. Каролин Вильямс, бывшая модель, с которой я познакомился на фестивале в Девенширском Провале, стала одной из первых одиноких женщин, с которыми случился нервный срыв. Каролин постоянно висела на телефоне. Бывало, я часто, спасаясь от обоюдного одиночества, ночевал над её комнатами. Копы на улице при любой ситуации хватались за оружие. Вечерний Голливуд превратился в настоящую сумеречную зону.

Я был один, когда поздно ночью услышал, как к моему дому подъехала машина и засигналила. Я рванул к входной двери, и меня тут же ослепил яркий свет фар.

— Выключите фары, — закрываясь рукой, заорал я.

Двигатель заглох, свет погас. Я узнал двухцветный Корветт Классик 1957 года. Принцесс. Она так и осталась неподвижно сидеть за рулём. Подойдя, я наклонился к дверце машины:

— Принцесс, что случилось?

— О, со мной всё в порядке, — промурлыкала она. — Кстати, должна сказать тебе, зови меня теперь Лунной Принцессой. Я купила тебе небольшой подарок.

Она повернулась и с пассажирского сиденья достала внушительного размера картонную коробку.

— Вот, держи, это тебе.

Я, невольно взвешивая её одной рукой и сгорая от любопытства, что могло быть в ней такого тяжёлого, другой открыл дверцу, помог Принцесс вылезти из машины и провёл её в дом. На ней было светло–белое атласное платье, белые босоножки на высоченных каблуках, белым лаком были выкрашены ногти на пальцах ног и рук, и один–два чёрных пера, оттеняли её белоснежную кожу. Её грудь была практически ничем не прикрыта, если не считать золотистой сеточки с крупными ячейками, как если бы они были рыбками, пойманными удачливым рыболовом. Её светло–белокурые волосы (или же это был один из её париков?) были взбиты наподобие шапки одуванчика. Её глаза, её голубые глаза, были широко раскрыты. Я не мог не удержаться и пялился на её длинные ноги, которые предательски выглядывали при каждом её шаге из узкого облегающего платья с до невероятия глубоким вырезом на спине. Она вошла в дом. Её духи одурманивали.

— Ты один? — обвела она взглядом помещение.

— Да, как всегда. Располагайся, будь как дома.

— Я переехала.

— Я знаю. Я был у тебя. Закрыто из–за неблагоприятных вибраций. Что всё это значит?

— О, это долгая история. Видишь ли, я шла как–то мимо дома, принадлежащего одному хорошо известному человеку. Он продавал двух замечательных псов по совершенно сказочной цене, и они проводили меня домой, честно, я ничем их не приманивала, ничем, они просто неотступно шли за мной, как если бы, знаешь, были моими всегда, эти милые зверушки.

— Да, представляю, — сказал я.

— Так или иначе, эти чёрные произведения искусства следуют за мной, куда бы я ни пошла, ведь однажды вечером меня схватили, когда я выходила из Виски, и я ещё не успела сесть в машину, как они начали меня жестоко избивать. Они держали над моей головой распятие, угрожали и говорили, что их послал один хорошо известный в Голливуде человек, который пожелал, по их словам, остаться неизвестным, чтобы изгнать из моего тела дьявола!

— Как это всё ужасно, — согласился я, предлагая её выпить.

— О, я пью теперь только одну воду. У тебя есть вода? Я хочу сказать, бутылочка воды?

— Да, думаю, найдётся. Я набрал родниковой воды здесь, в Каньоне. Будешь?

— Да, конечно, только ещё немного льда и ломтик лаймы, если есть. Знаешь, что скажу, за это время многое изменилось к худшему в городе, стало очень много неблагоприятных вибраций.

Я сказал, что читал уже об этом в газетах.