Юрий Папоров - Рыбка из «Аквариума»

— И не пытайтесь расплатиться и уйти! Вы много потеряете. Роз-Мари пару раз так отматюгала клиентов, как грузчики не лаются в Одессе. Да и вы — не клиент. Ни разу вместе с ней не уехали. У кого могут быть сомнения! И я вам не помеха, еще до войны работал с органами. И сейчас помогу!

Дело оборачивалось серьезной стороной и тут уже нельзя было ни уйти, ни продолжать. Следовало брать инициативу на себя, попытаться выяснить истину. А там видно будет.

— Хорошо, милый Яша. Вас так звали мама и папа? Я не одессит, но, допустим, из КГБ. И давно слежу за вами. Что дальше?

— Вот это другое дело! Моя мама говорила: «Чем человек лучше считает, тем он тебе лучший друг». Эй, Антонио, — крикнул пианист по-испански, — пару «Наполеонов». Тащи из подвала. За мой счет! Дело в том, что я родился в Одессе. В день, когда на лучший город мира упали первые бомбы, мы еще не закончили гулять на моей свадьбе. Как это было! Страшно вспомнить! Каждую ночь слышу взрывы. Вы можете себе представить, первая брачная ночь Яши Лившица под бомбами бошей? — подошел официант, и Либер снова заговорил по-испански.

Он рассказал, что с отличием окончил Одесскую консерваторию, в три года стал лучшим аккомпаниатором ведущих певиц и певцов города, но началась война. Они с женой уже ехали в эвакуацию, как узнали, что немцы перерезали все пути отступления. Когда возвратились в Одессу, из порта ушел последний пассажирский пароход. Через год Лившица, вместе со многими другими евреями, угнали в Германию. Жене удалось бежать в деревушку под Одессой, где ее укрыла у себя украинская семья старосты. То, что пережил Яков Лившиц в немецких лагерях и каким чудом остался в живых, тронуло душу Петра Серко, и он попросил еще рюмку коньяка.

— После войны меня крепко постирала Европа, потом как перемещенное лицо уплыл в Штаты. Чрезвычайный случай! Один генерал хотел, чтобы Яша Лившиц из Одессы передал свой талант его сыну. Как вам это нравится? Но слава Богу! Потом вот уже как четырнадцать лет — Мексика. Мне предлагали здесь разные хорошие гешефты, и невесты богатые были, но Яша Лившиц любит свою Соню и хоть и умеет делать деньги, а музыка — лучше. Я не такой ас, как ваш знаменитый Додик Ашкенази, но хотел бы видеть его на моем месте. Теперь я в полном порядке, но нет жизни без моей любимой Сони. О Сонечка, Соня, любовь моя! И она меня ждет!

— Да, целая приключенческая повесть, — заметил Род.

— Вы знаете, вы мне все больше нравитесь! Желаете шутить, а у меня без нее сердце только стучит, но не работает. Давайте заключим договор. Вы мне доставляете сюда мою Сонечку. Что она для Союза? И я — весь ваш! Вы знаете, что стоит еврейская колония в Мексике? При Соне я переквалифицируюсь, буду играть на свадьбах больших людей. Я готов мыть полы вашей квартиры…

— Ну-ну! Не горячитесь, Яша, — тихо по-русски сказал Род. — Если вы действительно помогали органам, то должны знать, как важно держать язык за зубами. Роз-Мари тоже не вздумайте проговориться. Подумаем, как вам помочь. А вы, со своей стороны, прикиньте, что могли бы положить на другую чашу весов. Не деньги, разумеется. как вы уже поняли, не в них счастье.

Яша вскочил на ноги, хотел было броситься целовать Рода, но тот удержал собеседника от столь пылких проявлений благодарности.

— Давайте так, через недельку я зайду, а пока — тише воды, ниже травы.

— Только не говорите Яше Лившицу, что Париж не стоит мессы!

— Теперь вы мне нравитесь, Яша. Будьте умницей, и мы скоро увидимся, — и Мишель собрался было подозвать официанта.

— Нет, нет! Все за мой счет и еще для вас одну рюмочку. Задержитесь на пару минут.

Яша Лившиц побежал к инструменту. И играл так, как, должно быть, в день сдачи госэкзамена в Одесской консерватории.

События побежали одно за другим. Зимой родилась третья дочь, которую назвали Еленой. К большой радости Рода, в Мехико наконец возвратилась Кристина. Она первое время не хотела идти работать, собиралась прежде устроить свои хозяйственные и финансовые дела. Род тут же передал Кристине обратно Сорок восьмого. С ним Мишель работал вполсилы — как правило, не давал ему заданий, и тот сам, по своему усмотрению, выходил на связь, когда считал, что имеет информацию, интересную Генштабу Советской Армии. И действительно, то, что казалось Роду мелочами, в аналитическом управлении «Аквариума» ложилось связующими звеньями в мозаике и получало хорошую оценку.

В отношении Яши Лившица «Аквариум» подтвердил, что до войны он действительно сотрудничал с отделом НКВД по Одесской области и что вопрос о выдаче визы на выезд из СССР его законной жене рассматривается и будет решаться в прямой зависимости от степени пользы, которую резидентура Рода сможет получать от Лившица. Тот перешел работать в один из наиболее фешенебельных ресторанов Розовой зоны города, превратившейся в своеобразный мексиканский Клондайк и… старался. Его информация не носила характера военных секретов, но была пригодна в работе резидентуры и резидентуры их коллег из КГБ.

Перед 50-летием Советского Союза Род получил через Кристину от Сорок восьмого очень важную, хотя и весьма негативную информацию. К нему прилетал из США старый друг, который теперь занимал ответственный пост в Пентагоне. Между делом он похвастал, что американцам удалось раздобыть русский секрет твердого ракетного топлива. Петр понимал, что в преддверии праздника это вызовет в «Аквариуме» переполох. Решил повременить с дурной вестью. И вышло к лучшему! В последнюю передачу перед 7 ноября 1967 года полковник Род получил поздравление с награждением его орденом Ленина. Отправь он депешу о твердом топливе до, а не сразу после торжеств, кто знает, не была бы в последнюю минуту его фамилия вычеркнута из списка награждаемых.

Однажды в самом начале декабря он возвратился домой и застал Глорию в слезах. Старшие девочки стояли перед матерью с округленными от трепета глазами, в которых тоже сверкали слезинки. Род увел девочек в детскую, одарил шоколадками и возвратился к жене. Га, среди стенаний, разразилась упреками, сводившимися к одному: она больше не в силах переносить борьбу с самой собою, жить в вечном страхе…

Мишель в глубине души понимал Глорию, ее неуверенность в завтрашнем дне, но как ей помочь, не знал.

— Родная, ты же знаешь как я люблю тебя, наших девочек! И верю в нашу судьбу. Сейчас прошу тебя только об одном — помни, что ты кормишь грудью Леночку. Мы взрослые, мы можем многое вынести, но она, бедняжка! Зачем ей страдать? Возьми себя в руки, Глория! Ведь ничего не происходит страшного. И не произойдет!

Глория с трудом успокаивалась, слезы непроизвольно лились из ее глаз, она тяжело дышала.

— И помни, ненаглядная, бесценная моя, — Мишель нежно привлек жену к своей груди, — что наша организация всемогуща. Тебе же высокие люди говорили в Москве: тебя и наших детей никогда не оставят в беде. Перестань! Поди умойся, выпей капли.