Юрий Папоров - Рыбка из «Аквариума»

— Столько, сколько нужно там, в Москве! Я схожу с ума! Оставь ты их! — жена уже кричала, она не была в состоянии сдерживать свой голос.

Он принялся успокаивать ее, и прежде всего ласками.

Уже часы в столовой пробили три часа ночи, когда Глория, страстно прижавшись к Мишелю, произнесла:

— Ну, хотя бы ты стал католиком! Настоящим! Поверил бы в Бога! Стал бы верующим. Мне было бы легче.

— Я и так верующий! Регулярно хожу с тобой в церковь.

— Но это святотатство! Осквернение святыни! Это ты делаешь для них, для Москвы! Чтобы тебя не разоблачили!

— Но, Глория, голубка моя, я не говорю о тебе, но большинство католиков обманывают других людей — и в жизни, и в деле, обдуривают, прелюбодействуют, нарушают все десять заповедей и… бегут в церковь, к священнику просить отпущения грехов. Получают индульгенцию и снова делают то же самое…

Мишель к своему удивлению — он в первый миг даже испугался — увидел, что Глория лежит без движения, с закрытыми глазами и его не слышит. Он подумал, что это наконец подействовали таблетки, но сам долго еще не мог уснуть.

Битых два с половиной месяца ушло на то, чтобы вновь отладить работу подопечных, установить прерванные связи, сделать так, чтобы шеф резидентуры меньше мешал работе его собственной.

В конце ноября в Мехико приезжал кадровик, полковник Генштаба армии США. Он оказался компанейским, общительным, страстным любителем скачек на ипподроме. Там он проигрывал крупные деньги на тотализаторе. Мишель никогда не играл на скачках, но не мог отказать новому приятелю и поставил на лошадь, которая ему внешне понравилась. И крупно выиграл. На всю сумму купил массу билетов на дуплекс [21] Первые лошади в двух разных заездах. . Когда он назвал номера лошадей, американский полковник, считавший себя знатоком, от души расхохотался. Однако… это оказалось сенсацией дня! Род выиграл уйму денег. Сразу прикинул, какие подарки на Рождество купит жене и дочерям. Деньги оставались, и он решил, чего никогда прежде не делал, преподнести новогодние подарки не только ближайшим сотрудникам, но и тем, кто ему активно помогал.

Когда Род вручал Кристине коробку с янтарным ожерельем из Прибалтики, та в ответ его огорчила:

— Мишель, спасибо за внимание, но я расстроена. Неделю назад мы хоронили полковника, и вдова его проговорилась, что в пятьдесят седьмом году ее муж ловко устроил аварию советскому военному атташе и его помощнику. Этот последний активно работал и был очень опасен.

Род вспомнил Мещерякова, его обиду за донесение о «кадрах более мелкого пошиба» и эту информацию — впервые отойдя от правил — не послал в Москву. И все-таки он не оставил «Аквариум» без новогоднего подарка. Род получил из США полную документацию по новейшим помеховым установкам на бомбардировщиках-ракетоносителях. И кое-что еще, не менее ценное.

Ко Дню Советской Армии, по совокупности за всю двадцатилетнюю работу разведчиком-нелегалом, полковник Серко был удостоен ордена Ленина. Он не успел это событие как следует отпраздновать, как в его ателье внезапно появился немец.

Гость тут же сел на своего излюбленного конька.

— Слушайте, Советская Россия со своим атомным потенциалом и, главное, со своими руководителями становится все более опасной для человечества.

Род молчал, давая понять, что подобные откровения его абсолютно не интересуют, а немец, как глухарь на току, гнул свое:

— Там происходят глубокие сдвиги в экономике! Из государственной она превращается в получастную. Госпредприятия начинают работать, как говорят русские, «налево». Растет, как раковая опухоль, черный рынок. Он. расшатывает и без того гнилые устои социалистической плановой экономики. Она не сегодня-завтра пойдет с ускорением под откос. И что станут делать руководители СССР? Чтобы удержаться, схватятся за атомную бомбу!

— А почему вы так думаете о русских вождях? Они такие безмозглые? Американцы им ответят немедленно!

— Но будет уже поздно! Начнут рваться бомбы! А насчет вождей… Все-таки это люди с ограниченными умственными способностями. Что станут делать они, когда наконец поймут, что остальной мир ушел вперед более чем на полвека? Вспомните Прагу! И не забывайте, что в истории социализма, германского и советского, налицо поразительное сходство. Во многом!

— А знаете, о чем я подумал? — сказал Род с улыбкой на устах. — Раз вы так «влюблены» в Советскую Россию, почему бы вам не отправиться туда снова?

Немец замолчал и надулся. Однако пригласил Рода отужинать в «Риц». Когда Род дал согласие, немец процедил сквозь зубы:

— Danke schön, — и Род впервые почувствовал, что взгляд немца заставляет собеседника моргать и отводить глаза. — Благодарю покорно. Русское гостеприимство у меня в печенках сидит.

— De gustibus non disputandum [22] О вкусах не спорят (лат.). , — мирно откликнулся Род и подумал: «Последний раз сообщу в «Аквариум» о его провокациях, и если там опять промычат, я этого тевтона просто отравлю к чертовой матери!»

Работа спорилась, но Мишель уже не испытывал от этого удовлетворения. Глория таяла на глазах, исходила душой. Расстройство психики было налицо, однако он долго бился над тем, чтобы установить истинную причину состояния жены. Размышляя, он понял: Глория страшится не того, что он может быть разоблачен, а того, что она с дочерями может остаться одна, без средств к существованию. Она часто повторяла: «В один ненастный день ты исчезнешь!»

Род делал все, чтобы украсить жизнь семьи, но какой врач, какие силы в мире могли вернуть Глории душевный покой и здоровье? Она теряла рассудок на глазах. И однажды, в середине марта 1977 года призналась ему:

— Мишель, у меня больше нет сил! Любовь моя к тебе превращается в ненависть. — На днях я поймала себя на мысли, что готова убить тебя, когда ты спишь!

Род молчал, нутро его сжалось от тоски.

— Ты слышишь, Мишель? И я боюсь, что однажды я это сделаю. Я уже знаю как! Поэтому я решила уехать! Оставайся один! Уеду в Халапу к сестре! Она была здесь, видела, что со мной происходит…

— Ты ей рассказала?!

— Нет! А надо бы! Может, помогла бы советом.

— Ни слова не говорила? Скажи правду, не бойся, Глория.

— Говорю, что нет! Она пригласила, и я уеду с девочками! А ты как хочешь!

— Ну, поезжай на время, отдохни…

— О, нет! Нет! Не на время — навсегда! Там устроюсь, стану работать, сообщу…

— Не говори! Не произноси этого слова! Глория, ты же хороший человек! Ты убьешь меня, — сказал Серко, а в голове мелькнуло: «Или убьют тебя».

Из казавшихся уже высохшими до безводья глаз брызнули крупные слезы. Жена разрыдалась.

— Поплачь, тебе будет легче, — только и посоветовал откровенно растерявшийся Мишель.