Юрий Папоров - Рыбка из «Аквариума»

Далее Петр Серко подробнейшим образом изложил план, как он намерен встретить свою замену, как обустроить приехавшего, как еще полгода будет руководить резидентурой, чтобы достойным образом ввести в курс дела прибывшего, как затем, сдав хозяйство, с полной готовностью будет, если это потребуется, исполнять любые поручения на правах простого агента. Он изложил столь же подробно ситуацию с женой, сообщил, что испытывает ответственность за ее судьбу, считает своим гражданским, человеческим долгом довести до конца воспитание дочерей. Заверил, что остается патриотом своей родины до последнего дня своей жизни и что не видит более верного и справедливого выхода из сложившейся ситуации…

То был черновик, который той же ночью Мишель Род — Петр Серко переписал и переложил на цифры, а листы бумаги сжег и пепел пустил по ветру.

Еще через неделю Мишель Род заложил в тайник резидентуры посылку с материалами, где находился и его рапорт. По дороге домой он вспомнил слова генерала, который Петра Серко принимал в ГРУ: «Откажись сейчас — это твое право! Однако если вошел в наше тайное братство, принадлежишь ему больше, чем детям, жене, самому себе».

Однако домой Род не завернул, а поехал в ресторан Моисеса Либера, который уже был на связи у резидентуры, чтобы пропустить рюмочку.

Июль 1977 года начинался ненастной погодой. Третьи сутки шли непрерывные дожди, что для лета в Мехико было необычным. Казалось, небо разверзлось и не желает быть иным.

Антонио Варгас Макдональд в калошах-презервативах, резиновом плаще и с огромным зонтиком зашел в ателье и застал там Мишеля в расстроенных чувствах. Основная и запасная встречи с важным агентом из США не состоялись, и теперь, по условиям связи, надо ждать еще месяц и ломать голову о причине невыхода агента на встречу.

Другой причиной плохого настроения было то, что, по подсчетам Мишеля, именно в эти дни его рапорт должен был лечь на стол генерала армии Ивашутина.

Антонио тут же уловил душевное состояние друга и, после настойчивых требований, утащил его к себе домой обедать.

В библиотеке первое, что бросилось в глаза Роду, была книга на французском языке Б. Бажанова «Воспоминания секретаря Сталина», изданная недавно в Париже.

— Все никак не разделаешься с темой? И я думал, что она окажется не такой простой, — заметил Род.

— Да! Не столько сложной она оказалась, сколько щекотливой. Ты понимаешь? Я отложил эту работу пока в сторону. Она уже окончена. Однако чувствую, что издание ее нанесет ощутимый удар по левому движению Мексики. И не только! Там много моих личных друзей. Надо подождать.

— Так что же ты сочиняешь сейчас?

— Пытаюсь вскрыть причины слабости социализма в Советском Союзе. Отсталость России большевики пытались ликвидировать путем жестоких волевых приемов. Это породило вначале военный коммунизм, а затем центрально-административную экономику и сталинскую коллективизацию.

Мишель внимательно слушал, поскольку тема интересовала его и отвлекала от прочих дум.

— Однако центрально-административная система уже имела место, и совсем в недавнем прошлом: в Германии времен Первой мировой войны. Она себя вполне оправдала. Подобная система показала свою эффективность и в СССР во Второй мировой войне, когда материальную заинтересованность рабочих сменили патриотизм и жестокая дисциплина. Однако в мирное время эта система себя не оправдывает. В Советской России к управлению страной она выдвигала не самых талантливых, а самых услужливых, имеющих связи в верхах. Отсутствовал нормальный отбор лучших, профессионально подготовленных людей.

— И это так серьезно? — Род сделал вид, что не понимает.

— Именно! Сталин говорил, что кадры решают все. Он собрал сильную команду исполнителей. Его соратники преданно и фанатично выполняли приказы вождя. Но вождь ушел в мир иной, а среди его приближенных второго вождя не оказалось. Началась коллективная власть номенклатуры во главе с Хрущевым. Жесткого контроля не стало. Зато стало много коррупции и воровства.

Их разговор был прерван звонком главного редактора журнала «Сьемпре», которому отправленная туда последняя статья Варгаса показалась чересчур резкой.

Род ехал в Куэрнаваку на встречу с мексиканским военным, который теперь уже был подполковником и все с меньшей охотой давал информацию. Мысленно Петр Серко был в Москве. Ему вспомнилась встреча в последний приезд туда с Федором Степановым, его верным Джулио Маццини. «Сейчас, должно быть, сдает выпускные экзамены. Получит майора, месячный отпуск — и сюда. А мне его не хватает». Федор в разговоре с Серко проявил сдержанность. Сразу пояснил: «Я приспособился. Играю, как в театре, — под дурачка. И дело пошло. Авось и дотяну до коммунизма. Там будем все равны — как в бане. Женился. Приеду с благоверной. Учит языки и наше ремесло».

Из московских впечатлений Федор, как ни странно, выделил новинки технического оснащения ГРУ: «Один большой компьютер чего стоит! Нам показывали его. Куплен, правда, в США. Но это чудо! В его утробе или уме, как кому приятнее, чего только нет. И ваша вся жизнь и деятельность! На любой вопрос — пожалуйте, тут же и ответ. Какой рост у шефа ЦРУ и сколько у него было любовниц, и какой номер телефона у военного атташе США в Аргентине, и где он жил, когда был студентом Массачусетского университета, где расположены полицейские участки в Мехико и сколько следует подвезти проституток, когда в морскую базу США в Испании заходит подводная атомная лодка…

— Ну да? — подыгрывал полковник.

— Да! Знает даже, сколько у меня пломб во рту.

В ту минуту перед Мишелем был снова Джулио Лоренцо Маццини.

Предавшись воспоминаниям, Род не учел крутости поворота и вылетел на отбойный брус автострады. Обошлось. Вскоре тяжелую тучу разорвало ветром на мелкие клочья, и они поползли низко, над самыми полями, где уже колосилась рожь. Как в родных колхозах! Миров утверждал, что коллективизация и вслед за ней голод 32—33-го годов стоили нам 17 миллионов жизней лучших сельских тружеников. Петр подумал: «А я разучился жить по-советски… но хочется верить в справедливое отношение руководства. Неужели я не заслужил?»

Роду предстояло в 10 часов вечера вложить в тайник крупную сумму денег. Тайником являлся обыкновенный почтовый ящик, висевший на одной из колонн арки-въезда в богатую загородную виллу. В горах, в пятидесяти километрах по шоссе на город Пуэбла. Основное здание и службы отстояли от въезда метров на двести и с шоссе не были видны за густым садом.

Дверка вместительного почтового ящика не имела замка, и содержимое его, естественно, выбиралось слугами владельца виллы до наступления темноты. Сейчас же, через четверть часа, а то и в пять минут одиннадцатого вложение будет изъято кем надо.