Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Губернатор прекратил настаивать на том, чтобы император принял д-ра Бакстера. Благодаря частым прогулкам, которые император совершал из своей спальной комнаты в сад, капитан охраны был в достаточной степени информирован о присутствии своего пленника в Лонгвуде и об ухудшении состоянии его здоровья, судя по тем незначительным физическим упражнениям, которые он позволял себе, прогуливаясь в саду. Губернатор решил расширить границы территории Лонгвуда, и последние недели 1818 года обошлись без тех гонений, которым подвергались жители Лонгвуда в течение предшествовавшего периода.

Благодаря информации, переданной губернатором гофмаршалу, император узнал, что с кораблем, прибывшим из Европы, поступила новость о том, что лорд Батхерст объявил об отъезде из Италии двух священников, врача, дворецкого и повара, направленных кардиналом Фешем на остров Святой Елены, чтобы они служили в Лонгвуде. Император и все мы были очень обрадованы этой новостью. Таким образом императору предстояло получить медицинскую помощь, которой он был лишен, а также некоторую пищу для своего ума, если священники и врач были образованными людьми, чему верить у нас были все причины. Прибытие нового повара нами также весьма приветствовалось, поскольку тот, который заменил Лепажа, стряпал весьма скверно.

С тем же кораблем прибыли газеты, сообщавшие незначительные новости; но вечером гофмаршалу передали два письма, которые он сразу же принес императору. Одно письмо было от графа де Лас-Каза и другое — от генерала Гурго: и тот и другой стремились воодушевить императора и вселить в него некоторую надежду. Из Лондона генерал Гурго написал следующее письмо императрице Марии Луизе:

Госпожа!

Если Ваше Величество будете столь добры и вспомните наш разговор в 1814 году в Гросбуа, когда, увидев вас, к сожалению, в последний раз, я сообщил вам обо всем, что императору пришлось пережить в Фонтенбло, то я надеюсь, что вы простите меня за то, что я в настоящее время выполняю печальную обязанность информировать вас о том, что император Наполеон умирает в величайших муках и в условиях продолжительной агонии. Да, Госпожа, человек, с которым вы объединены божественными и человеческими законами посредством самых священных уз, человек, перед которым, как вы видели сами, преклонялись почти все монархи Европы, человек, о судьбе которого вы пролили столько слез, когда он прощался с вами, в настоящее время умирает самой жестокой смертью, плененный на скале в самой середине океана, в 2000 лье от всех тех, кто так дорог его сердцу, совершенно один, без друзей, без родственников, без новостей о своей супруге и о своем сыне и без какого-либо утешения.

С того момента, как я покинул эту роковую скалу, я надеялся, что смогу приехать к вам и рассказать о его страданиях, уверенный во всем том, что сможет предпринять ваша благородная душа; моя надежда не оправдалась. Я узнал, что никто, кто мог бы напомнить вам об императоре, описать положение, в котором он оказался, сообщить вам всю правду, не может быть допущенным к вам — другими словами, вы окружены членами вашего императорского двора, который служит тюрьмой. Император подозревал об этом; в минуты его физических и душевных страданий, когда, чтобы как-то утешить его, мы говорили ему о вас, он часто отвечал: «Вы можете быть уверены в том, что, если императрица ничего не делает, чтобы облегчить мои страдания, то это потому, что ее содержат в окружении шпионов, которые препятствуют ей в том, чтобы она что-то узнала о тех страданиях, которым я подвергаюсь, ибо Мария Луиза — сама добродетель».

Лишенный удовольствия приехать, чтобы увидеть вас, я пытался со времени моего прибытия в Европу направить вам некоторые новости. И только сейчас, когда мне была предложена надежная возможность, я спешу воспользоваться ею, чтобы направить вам это письмо, полное надежды и доверия в великодушие вашего характера и в доброту вашего сердца. Страдания императора могут продолжаться долгое время; но есть время, чтобы спасти его, и, судя по всему, момент для этого хорошо выбран. Монархи собираются встретиться на конгрессе в Э-ла-Шапеле. Представляется, что страсти уже поутихли: Наполеона можно более не опасаться, он настолько несчастен, что благородные души могут только проявить интерес к его судьбе. Учитывая эти обстоятельства, я прошу Ваше Величество подумать о том результате, к которому приведет такой замечательный поступок с вашей стороны, как ваше появление на этом конгрессе с ходатайством о прекращении страданий императора и ваша просьба к вашему августейшему отцу приложить совместные с вами усилия к тому, чтобы добиться передачи Наполеона под опеку вашего отца, если политические обстоятельства пока еще не позволяют полностью отпустить его на свободу. Даже если подобная попытка не приведет к окончательному успеху, все равно судьба императора сможет быть значительно облегчена. Какое утешение ему принесет известие о том, что вы действуете подобным образом! Госпожа, и какой счастливой будете вы; какой похвалы и каких благословений вы удостоитесь в результате такого поступка, продиктованного вам вашей религией, честью, долгом, поступка, которого только злейшие враги могут посоветовать вам не совершать.

Будет сказано: европейские монархи, одержав победу над великим Наполеоном, отдали его в руки самых жестоких врагов. Они позволили ему испытывать продолжительные и варварские страдания, его мучительная агония заставила его просить, чтобы его палачи поскорее лишили его жизни; представлялось, что он забыт всеми, но ведь осталась Мария Луиза и жизнь была возвращена ему.

Ах! Госпожа, во имя всего того, что дорого вам, вашей репутации, вашего долга, вашего будущего, сделайте все возможное, чтобы спасти императора. Память о Марии Терезе приказывает вам сделать это.

Прошу извинить меня, Госпожа, за то, что я говорю с вами подобным образом: я отдаю себя во власть чувств, которые испытываю по отношению к вам. Мне бы хотелось видеть вас самой лучшей из всех женщин.

Ваше Величество, разрешите мне напомнить вам, что во время путешествия в Амстердам я заболел и находился при смерти из-за отсутствия надлежащего ухода. И тогда вы, Ваше Величество, узнав об этом, направили ко мне собственного врача с указанием обслужить меня, призвав на помощь все возможности врачебного искусства. Вы спасли мою жизнь, Госпожа, память об этом никогда не исчезнет из моего сердца, и я думаю, что лучше всего смогу выразить свою благодарность тем, что взял на себя смелость написать вам это письмо.

Остаюсь и т. п.

(Подписано) Генерал Гурго

Лондон, 25 августа, 1818 года.