Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

Таким образом, лечение болезни, которое было прервано на шесть месяцев, вновь откладывалось до прибытия французского врача. Гепатит к этому времени нанесет еще больший ущерб здоровью пациента, став в конце концов неизлечимым. Кто станет убийцей императора? То, что случилось в течение последних шести месяцев, вызывает у нас опасение, что однажды Стокоу может прибыть слишком поздно. И если пациент скончается от этого, то кто будет ответственен за его смерть? Весь мир и история во весь голос отвечают на этот вопрос!

Лонгвуд, 19 января 1819 года.

Губернатор ответил следующим образом на это письмо, которое не было подписано:

Ни одно из сообщений относительно Наполеона Бонапарта не может быть принято, если оно не подписано им лично или одним из его офицеров, который, в этом случае, должен ясно заявить, что именно он пишет послание и подписывает его по его приказу.

Когда прилагаемое письмо будет подписано таким образом, то тогда на него и будет дан ответ.

«Колониальный дом», 19 января 1819 года.

Д-ру Стокоу было разрешено приезжать в Лонгвуд 20 и 21 января, но 22 января он не появился. В течение этих двух дней губернатор требовал у доктора отчеты о состоянии здоровья императора. Каждый раз доктор подвергался допросу о том, что было сказано и что делалось в его присутствии в спальной комнате пациента. Губернатор заявил доктору, что он не верит этой мнимой болезни, что доктор только пытается одурачить его и что все это не что иное, как игра, чтобы поддержать заключение д-ра О’Мира относительно болезни генерала Бонапарта. Адмирал Плэмпин объявил, что он нуждается в услугах доктора на борту корабля. Через несколько месяцев д-р Стокоу был отправлен в Лондон, чтобы предстать перед коллегией адмиралтейства. Мне рассказали, что его обвинили в том, что он был подкуплен деньгами Наполеона, и в результате он был смещен с должности.

Кровопускание оказало целительное действие: головные боли прекратились, челтелхэм — хотя император принимал его очень неохотно — принес ему большое облегчение. Он вновь стал принимать ртутные пилюли, от которых отказался после отъезда д-ра О’Мира, массаж восстановил кровообращение в ногах, и мало-помалу его крепкий организм преодолел болезнь и позволил возобновить работу.

Едва императору стало лучше и он начал восстанавливать свои силы, как внезапно тяжело заболел я сам. Я был занят тем, что по просьбе дам набрасывал рисунки для их вышивания, когда неожиданно меня пронзила ужасная боль в кишечнике, заставившая слечь в постель. Приступ был настолько же сильным, насколько и внезапным; я вызвал д-ра Верлинга, который обнаружил у меня повышенный пульс, но лихорадочного состояния не было. Врач отложил применение кровопускания до следующего дня, если поднимется температура, и дал несколько успокоительных средств. Я оставался в постели три недели.

Узнавший от Сен-Дени о том, что я нахожусь в постели, император — хотя он сам был болен — проявил чрезвычайную доброту ко мне, поднявшись в мою спальную комнату вместе с гофмаршалом. Моя комната была расположена под самой крышей, как раз над императорской комнатой, от жгучих лучей тропического солнца ее отделяли только обрешетка крыши и шифер. Жара в комнате была чрезмерной, несмотря на то, что двери и окна оставались распахнутыми настежь. «Он здесь не может находиться, — заявил император гофмаршалу, — вы должны распорядиться, чтобы его кровать поставили в моей библиотеке». Я просил императора не делать этого, представив себе то нарушение порядка, привычного для императора, которое произойдет в случае моего переселения в библиотеку. На следующий день меня все же водворили в библиотеку, в которой я оставался в течение всей моей болезни. Когда император проходил из спальной в гостиную, он всегда останавливался у дверей библиотеки, чтобы спросить о моем самочувствии.

Д-р Верлинг сожалел, что в те минуты, когда он навещал меня, император никогда не показывался в библиотеке, он также сожалел, что император отказался от его врачебных услуг. Он знал, что причина этого заключалась не в антипатии императора лично к нему, а в том, что губернатор хотел навязать императору своего врача. Д-р Верлинг не знал, что когда император собирался пройти в гостиную, то дверь в столовую комнату — которая находилась между спальной императора и библиотекой — запиралась на ключ, чтобы д-р Верлинг не оказался на пути императора.

Лечебные средства, которые он давал мне, оказались ртутными пилюлями; они вскоре ослабили мои зубы и стали причиной волдырей во рту. Вот тогда д-р Верлинг и сказал, что теперь моя болезнь находится под контролем. Когда я стал выздоравливать, врач распорядился, чтобы я начал принимать ванну. Император узнал об этом и, так как в Лонгвуде не было других ванн, кроме его собственной, предложил мне пользоваться ею. Я поблагодарил императора, сказав, что д-р Верлинг намерен прислать мне деревянную ванну из городской больницы. Я упоминаю обо всех этих деталях только потому, что они свидетельствуют о доброте императора.

Когда я возобновил свои обязанности по обслуживанию императора, то выглядел совсем как библейский Лазарь. «На тебя сильно подействовала твоя болезнь, — заметил император, — эти британские доктора привыкли лечить лошадей куриным бульоном; ты бы выздоровел без помощи того, что они называют рискованными лекарствами». Я также узнал, что в течение моей болезни он чувствовал, что ему не хватает некоторых развлечений, к которым он привык благодаря мне. «Сен-Дени и Новерраз также проявляли заботу обо мне, можно сказать, даже рвение, — заявил император, — но они не знают моих привычек так, как знает их Маршан».

Течение болезни, которая меня сразила, напоминало ту болезнь, которая привела к смерти Киприани. В самом ее начале все были очень встревожены; о моем здоровье очень беспокоились графини Монтолон и Бертран, которые были столь добры, что часто интересовались моим самочувствием. Мои силы постепенно восстанавливались. До этого времени я всегда спал, растянувшись вдоль двери его спальной комнаты, но снаружи — в комнате, примыкавшей к его спальной. Начиная с этого времени император не разрешал мне спать на полу на прежнем месте, опасаясь, что я могу снова заболеть. Если случалось, что он нуждался во мне, то он посылал за мной одного из своих слуг. В течение дня он занимал мое время точно так же, как и раньше, когда рядом с ним не было одного из этих господ, предлагая мне писать под диктовку или читать вслух какую-нибудь книгу.

На острове Святой Елены император не приобрел ту чрезмерную полноту, которую многие люди не без удовольствия приписывают ему. Его телосложение оставалось точно таким, как и в период «Ста Дней»; переносимые им страдания часто вызывали у него тени под глазами, но его взгляд был тем же пронзительным, что и раньше. Цвет его лица стал весьма бледным, а кожный покров тела лишился волос. Он говорил, что чувствует, словно ему в бок вонзают лезвие бритвы. Несмотря на все неприятности, которыми, казалось, губернатор хотел отравить жизнь императора, тем не менее император никогда не падал духом: наоборот, он выглядел более закаленным от всех ежедневных изнуряющих придирок со стороны губернатора. Сила его организма, его поглощенность работой и ставшие обычными прогулки, казалось, преодолели болезнь. Император был обеспокоен состоянием здоровья графини де Монтолон: она страдала от серьезного заболевания печени. Если она не сопровождала его на прогулках в карете, то он всегда навещал ее. Точно так же он поступал в отношении графини Бертран, если она заболевала. Никогда эти дамы не смогли бы сказать, что император не проявлял к ним сочувствия.