Вениамин Додин - Воспоминания

Жалко их всех! Но сестер жальче. Им расти. Жалко папу с нашими мужичками — им тяжело работать и тоже расти. Папа, Ленард, Володя, Александр — они как волы в упряжке тянут. И на морозе зимой по 18 часов! А «рацион» их? Перед сменой — если утором — чашка чая с молоком и сахаром. Ломоть серого хлеба с маслом. С собой — в «тормозок» на смену — пол литра молока в бутылке за пазухою, чтобы не замерзла, бутерброд с ломтиком сала. Все! На восемнадцать часов. А после смены, если вечером, — маленькая фаянсовая мисочка щей или борща с кусочком мяса. Тот же чай с молоком — чай из засушенных цветов. Собираем сами. И все! Второе, какое нибудь, нам, молодым. И женщинам. Не подумайте, что из «экономии», хотя было и такое в самом начале сибирской жизни. Просто организм у папы такой. И у братьев его. Ну, дедушка–то, Николенька — он и первое, он и второе, и третье он. И закусочка чтоб перед обедом… Закуску ему готовила сама. «С рюмкою перцовой, как когда–то на обедах у государя императора Александра Николаевича!». Он из другого теста. Рассказывал, какие застолья затевала родня, когда собиралась на пасху, к примеру. Лукулловы пиры закатывала старопомещичья кость!

А папа — он мужик! Рост — метр девяноста два. Фигура — будто скелет Лесгафта в питерском его институте, одетый мышцами! Когда, стариком уже, приезжал навестить нас — на Московских улицах женщины на него оглядывались. Так ведь и братья его такие же. Друзья шутили: «Ни тайге, ни бабам не устоять, когда в стране советской такие люди есть!».

Еще раз о раскрытии тайны исчезновения Николая Николаевича Адлерберга.

«Первым, через голицынскую родню (через Николая Голицына), пустил слух о гибели Николая Николаевича Адлерберга Владимир Васильевич Адлерберг (отец Вадима Владимировича и Елены Владимировны Адлербергов). Пустил слух среди своих, среди «бывших». Это произошло после возвращения графа на Волынь из «Петровско—Разумовской» командировки. Когда тот рассчитался с кафедрой. Этому была настоятельная необходимость: Николая Николаевича вновь искали. Теперь уже не только Чичерин. Но вот граф вернулся из Москвы после встречи с «Доктором Фанни», только что выполнившей историческое и чреватое поручение патриарха Тихона в Берлине. Николай Оттович Нольте и Иван Павлович Гордых, узнав о нем, переполошились. И не сомневаясь, что суть, обстоятельства и фигуранты тайного события этого могут быть властями вычислены и тогда, не медля, последуют аресты главных исполнителей, оберегатели графа Николай Оттович Нольте и Иван Павлович Гордых решили повторить и усугубить слух о гибели Николая Николаевича. Надеясь, что только таким образом большевистский сыск потеряет мотивацию поиска графа. Как и Владимир Васильевич, они оказались правы. Настолько, что даже историографы Наркоминдела (МИД) слухам поверили. И отметили их. Я эту запись–пометку видел у заместителя министра Виктора Федоровича Стукалина.

В любом случае, никакой команды «в розыск» относительно графа не было.

А Николай Николаевич Адлерберг спокойно дожил в Сибири в окружении родных и любимых. В 1951 года был похоронен в Красноярском крае, рядом со своей любимой племянницей Мелиттой».

Авторы: Додин Вениамин, Додина Нина, 2010, Израиль

Мне моя американская семья преподнесла множество сюрпризов. Один из них, исторического свойства, раскрыл Жизнь моих предков — Жизнь семьи Додаи, к которой все мы имеем честь принадлежать.

Как–то у Хуберта в доме мы с Берни, разболтавшись после приличного возлияния по поводу… вспомнили по рассказам его и моего стариков «ближнюю» историю наших дедов. Я пересказал Бернгарду все известные мне от отца семейные предания о «русских» Додаи, в которых фигурировали мои Мстиславльские, Витебские и Виленские предки. Вспомнил рассказы его о каком–то нашем предке — петербургском сановнике (генерале?) петровской эпохи, которого, как будто, казнили…

Берни очень внимательно слушал меня, позабыв про свои бесконечные шутки. Он прощупывал неожиданные для него знания мною истории нашей семьи, чтобы… преподнести сюрприз. Позднее он сознался, что не прояви я этих знаний, интереса к «малой» истории, не узнать бы мне никогда «большой». Он бы уж не метал бисера…

Когда в начале нашего гостевания в Новой Англии кто–то из сестер бросил случайно, что хобби Берни — история клуба, я, признаться, никакого значения этому не придал: историю клуба я знал от Милтона. И вдруг — Берни интересуется историей Семьи, историей наших Додаи! А он, оказывается, когда еще учился на юридическом факультете, использовал малейшую возможность, чтобы узнать из любых доступных ему источников что–либо о наших предках. Ищущему — да дается!

Начал он поиск не на пустом месте. От отца я знал об исторических экзерсициях брата его Сендера понаслышке, между делом и время от времени, когда у моего милого старика, любившего и умевшего рассказывать, выпадал свободный часок. А случалось такое у отца, — ой–ой как не часто! После первых бесед с Берни я очень пожалел об этом: надо было мне при жизни отца быть понастойчивее.

Не просто неравнодушным человеком был дядька мой Сендер. Он преподавал в самом конце девятнадцатого — в начале двадцатого веков в Венском Университете всеобщую историю. Он и собрал воедино драгоценные документы истории семьи, запрятанные по комодам и шкафам, пылившиеся по чердакам местечковых домов отцовой родни. И он же преподнес все им собранное в 1913–м году навсегда покидавшемуМстиславль дяде Цалэ /Чарли/. А на закате своей жизни в Америке старик наш жил до самой своей смерти у своего четвертого и самого отзывчивого сына Исаака /Эдварда/, отца Берни… Так документы попали к нему.

Попали по назначению: юноша, воспитанный рассказами деда и отца, не просто заинтересовался услышанным от них и увиденным в бумагах. Дыхание истории глубоко отложилось в душе, стало близким, своим, материализовалось в старых пожелтевших бумагах. Не унесли ветры времени детских впечатлений и грез.

Так бывало прежде: дед моего деда — Иона Додаин, а до него, дядя Ионы — Моисей Додаин, а еще раньше прадед Ионы — Натан—Исер и дед Натана – Бениамин Додаи ди Виейра, (проще — из городка Виейра в Португалии) мой тезка и пращур, — люди эти не ленились видеть, слышать, записывать события быстротечной жизни… Не ленились отложить бумагу, клочок записей, письмо, зная точно, что далекие потомки с нетерпением ждут известий из прошлого.

Берни это понимает. Шокированный милым безразличием близких, он много лет терпеливо дожидался участия, интереса к своему делу. Дождался: из небытия, из–за океана и десятилетий, из далекой прародины неожиданно нагрянул Я…