Вениамин Додин - Воспоминания

Происходило нечто похожее на развал наспех накиданной поленницы…

* * *

25–го октября 1954–го года в Верховном Суде СССР мне был вручен Документ о реабилитации.

Вручить через приёмную

ВЕРХОВНЫЙ СУД

Союза Советских

Социалистических Республик

25 октября 1954 г.

№ 02 3049–с-54

ДОДИНУ Вениамину Залмановичу

Сообщаю, что определением Судебной Коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 24 июля 1954 года — приговор Куйбышевского Областного суда от 1 декабря 1941 года в отношении Вас отменен и дело производством прекращено за недоказанностью обвинения.

Зам. Председателя судебной коллегии

По уголовным делам ВЕРХОВНОГО СУДА СССР

И. Аксенов

* * *

25 октября 1954 года всё было как в лучших домах, но, по–видимому, очень редко в апартаментах этого гуманитарнейшего заведения. Были короткие речи, проникновенные поздравления, добрые пожелания. Был сопровождавший торжество объявления о Великом Дне Свободы достойный отдельного упоминания Стол а ля фуршет. Сам устроитель сборища, Зам. Председателя Суда Аксёнов, — коршуном снявшись бесшумно с сука… кресла и пожав руки мне, Екатерине Васильевне Гельцер и чете Головановых — Тамаре Панюшиной и Александру Евгеньевичу, — так же, как бы бесшумно паря, облетел присутствовавших. Притронулся на лету неслышно к наполненным бокалам высоких участников торжества своим наполненным бокалом. Паря же, хлопал меня по плечам. И если в тот раз ещё не клялся в вечной дружбе, то, — от имени и по поручению, — уверил во всяческом своём содействии, и опеке возглавляемого им учреждения. Слава Создателю, краснеть ни перед кем не надо было — за возрастом и обстоятельствами не присутствовали мои старики. Великая Гельцер, к чему только не привыкшая, и августейшие, но скромнейшие Александр Евгеньевич со своей Тамарой, всегда как самые–самые везде ощущали себя в своих тарелках.

5–го ноября на предсказанном извещением внеочередном пленуме ЦК ВЛКСМ, — после процедуры, похожей на встречу в Верховном Суде, — Николаем Григорьевичем Егорычевым — секретарём Бауманского райкома КПСС — мне предложено было рассказать о ПОЛОЖЕНИИ МОЛОЖЁЖИ В СОВРЕМЕННЫХ ТЮРЬМАХ И ИСПРАВИТЕЛЬНО-ТРУДОВЫХ ЛАГЕРЯХ. Предложено, без уточнения в чьих. Пришлось уточнять: в наших. Как, впрочем, имя ведущего (Ни членов президиума, ни прочих формальностей партийной говорильни никто не упомянул. Пришлось узнать…). Несколько задевал блатной сленг Николая Григорьевича, на коем он демонстративно изъяснялся, и та нарочитая резвость, с которой он им сыпал. Решил, парень, что это будет привычнее мне, приятней? Или играл передо мною в под своего… Убедился в который раз, как отвратительно одно и другое…

Я спросил Евгения Михайловича:

— РАССКАЗАТЬ ВСЁ?

— ВСЁ!

…Ни единожды не прервав, аудитория шесть с половиною часов внимательно меня слушала.

Евгений Михайлович Тяжельников, — как я понял, самоназначившийся ведущим сборища, — предложил чудо как демократический ход: возникшие вопросы записывать в протокол и дать… месяц письменно на них ответить…

Сорвалось ещё одно полено…

Я понял Тяжельникова. Другого не ожидал. Однако согласился, поинтересовавшись: — А не станет ли такой вопросник новым МОИМ Уголовным делом? Тем более… ответы мои лягут на официальную бумагу. И свидетелей до званки — далеко ходить за аналогами не надо…

Евгений Михайлович, не смутившись, повременив чуть, выдавил ответ. Он был дружеским, отрицательным: НЕ СТАНЕТ…

Поздно вечером, — после окончания моего выступления, — Егорычев, во время безусловно заслуженного мною и ими ужина на пять кувертов, познакомил меня с новым, молоденьким совсем членом райкома комсомола, обладателем тоже свежего Ромбика Академического знака Московского Высшего технического училища имени Баумана — Стукалиным Виктором Фёдоровичем (В романе ПЛОЩАДЬ РАЗГУЛЯЙ — Гектором Фёдоровичем)! О! Виктор этот — он уже был фирмой! Не тяжельниковской блатной, тем более не иезуитской аксёновской лавочкой. Хотя со своим знаком МВТУ и ролью в райкоме мог уже служить оборотнем…

Читатель должен понять ход взбудораженных драматическими событиями последних дней мыслей моих… Степень во мне копившейся злости…

Егорычев сообщил также о вынесении решения… (кем, когда, зачем?) о моей комсомольской реабилитации…

— А кому нужна она, — я спросил? В комсомоле–то сроду не состоял…

Ситуация и вопрос проглочены.

…На фоне возникшего громкого молчания послышался грохот падения следующего полена…

Утром новознакомый молодой человек, — на первый взгляд милейшего склада, — Виктор Фёдорович Стукалин, член, которому, оказалось, поручено решение моих бытовых проблем, — повёл, было, меня в НИИ п/я 500, лаз в который у входа в Сад имени Баумана на Новой Басманной. По дороге расписывая блага и льготы, что свалятся на меня в этом заведении… Его юношеский пыл остудил, напомнив, что только из такого же ЯЩИКА, в коем оттянул 14 лет… Не тянет больше меня в Ящики! Не тянет. Он смутился. Видимо, начальству его и самому ему моя ящичная карьера представлялась верхом земного существования. И тянула их. Прощённого зэка, тем более. И за собственным небожительством представления не имело о нашей категорической несовместимости. Понятия к тому же, — видимо, — не имея также ни о четырёх судимостях моих по 58–й, статье УК. Ни, — тем более, — о собирательных мыслях о них всех вместе с лавочкою своей… Подумав немного, — чуть не доходя до Сада Баумана, — и Виктор Фёдорович, показалось, начинал что–то кумекать. Развернулся, меня развернул, мы обратно перешли улицу. И, слева по ходу к Разгуляю, оказались в Проектно–изыскательском ГИПРОМОЛПРОМе Министерства Мясной и Молочной промышленности СССР, располагавшемся на той же Новобасманной, но вовсе рядом с моим домом… Рояль в кустах?!… Точно! В собеседованиях, — и тут после лёгкой продуманной выпивки с достойной головному пищевому учреждению закуской, — с дирекцией, главное, с начальником отдела НУЛЕВОГО ЦИКЛА Василием Ивановичем Лопухиным, отпали сомнения мои относительно наличия в разблюдовке работ МОЛОЧНОГО (!) Института, интересовавших меня в связи с целью прихода в него, серьёзных подземных сооружений. Того более, проектируемых и специально для территорий вечно мёрзлых грунтов! Для принципов нового инженерного мышления вообще и собственно моей рабочей специальности в частности, бесценных, как оказалось. Приобретённых мною на стройках ГУЛАГа. Узнал, что именно подземка молочных предприятий — один из сложнейших и дорогостоящих элементов сооружений промышленного строительства в целом. И — по заполнении всяческих анкет (раскрывавших и то, что мною годами изыскивалось, проектировалось и строилось в заявленных местах работы), без предъявления хотя бы Трудовой книжки, — сходу принят был на постоянную работу в качестве исполняющего обязанности инженера в Группу подземных сооружений Отдела Генпланов Головного ведомственного Института… Вот она, Виктора Фёдоровича работа!…