Вениамин Додин - Воспоминания

На письменный экзамен по специальности явилось трое. Я в том числе….

Писал реферат по Землеройным комплексам на вечномерзлых грунтах. Экзаменаторы моему выбору не сопротивлялись…

Писал шесть часов. Экзамены шли, между прочим, в служебном помещении по Проезду Художественного театра, напротив его старого классического здания, в доме втором от улицы Горького (Тверской). Столовались в доме напротив, рядом с театром. Реферат мой рецензировал Владимир Михайлович Казаринов, с которым впоследствии судьба свела меня не на одно десятилетие в ЦНИИОМТП. И я снова получил «5». Оставалась история партии — о Российской истории… какая может быть в России история?

На экзамен по истории партии, кстати сказать, пришел только один… Я.

Два молодых шустрых экзаменатора предложили мне колоду билетов. Выбрал один… Взглянул… О каких–то древних пленумах… Китайская грамота!… Не до неё мне было в ГУЛАГе… И я без нажима предложил им, — если интересуетесь? — послушать меня. Ну… относительно… хотя бы… XX-го съезда. Или что такое ГУЛАГ — слышали? Вопроса такого в билетах не было. Но они согласились… Лекция моя на тему что такое ГУЛАГ затянулась сперва на несколько часов с перерывом на обед в АРАГВИ (В ходе которых я пытался хоть что- то и от них узнать по поводу возможностей Лилии)… И, не закончившись ночью, прервалась рано утром на паузу для отдыха аудитории до шести вечера снова в «Арагви» (Опять в Арагви!). Куда мои ошарашено–благодарные «слушатели» меня вновь пригласили… передохнуть. В итоге, — оделив меня оценкой 5 и распрощавшись, — они не позволили мне расплатиться. (На что я, тоже набравшись всё ж таки, обиделся очень: за столом с ними сидел, ел и пил не сопливый доцентишко на чужой ставке, а сам Хозяин САМОГО Акташа! И пока он (я, значит) в командировке — с открытым банковским счётом!). В конце концов они ласково обозвали меня пижоном. Вручили подписанную и заверенную ими ведомость. Распрощались (тоже почему–то, как в классическом случае, не оставив домашних адресов своих мам — на всякий случай, наверно) И я стал обладателем последней, решающей пятерки…

Кто только меня ни поздравил? Даже уважаемый президент Академии Бехтин поздравил. Пожелали счастливой учебы, будущих успехов на ниве науки… Было волнительно (тогда это новое слово начали применять «актрыссы» по телеку…). Деготь влили товарищи, хорошо знавшие порядки в АСиА. Они предупредили, что «вашего брата», — ну, евреев, — Вице Президент Давыдов Сергей Сергеевич не переносит… С такими штуками всерьез я еще не сталкивался, в справедливость верил, в аспирантуру меня приняли официально и в открытую и по сему поводу тоже даже поздравили! Подумаешь — генерал–лейтенант!

Чтобы встретиться со мной, приехал в Москву Иосиф. Не считая пребывавшего в далёком Акташе Сашеньки, все мужики ДОДИНЫ в сборе. Папа счастлив! Да и как же иначе: после всего пережитого семьей все были вместе, здоровы и живы; директор союзного ГМК младший сын поступил в аспирантуру! Старший сын начальник отдела оборонного завода рядом. В Акташе внук растёт! Было старику от чего воспрянуть!

4–го декабря, в годовщину смерти мамы, новостное радио сообщило, что в Южной части Горного Алтая 6–и бальное — по Рихтеру — землетрясение… В узле связи ЦВЕТМЕТА на Ногина Акташ молчал. Барнаул тоже. А наш домик в Акташе, — где в эти часы были Нина с Сашей и подбирающейся к Свету Фаей, — всё ещё стоял под той самой 700–метровой скалой с «обратным» к вертикали уклоном… И рядом валялись камешки от бывших толчков и обвалов, — каждый размером в 4–5–этажный дом…

Вместе с трясением далёкой земли вроде бы решалась и проблема Лилии. Константином Николаевичем был поднят из постели ректор Рыбного (!) института что у Тимирязевского парка (а это уже недалеко от дома) с вполне подходящими, сказано было, для девочки факультетами. Но вот незадача! Рыбный институт решением правительства перебирается в Восточную Пруссию… В Калининградскую область. В Калининград. В Кёнигсберг. Чуть не за границу! Одновременно там меняется руководство. Но новый ректор института, — некий Иванов, — близкий давний приятель Ветошкина.

Тотчас, с места не сходя, Константином Николаевичем сочиняется и пишется доверительное письмо Иванову. Под рефрен куда как более чем доверительнейшей беседы Константина Николаевича и самой Ирины Константиновны послание века в заклеенном конверте, украшенном новым домашним Калининградским адресом новоиспеченного ректора, вручается все эти дни молчавшей Лилии. И уставшая от всего этого доверительного ералаша девочка, заявив, что ВРЕМЯ! Надо торопиться, прощается и готовится убыть по назначению. Успеваю лишь, — всласть разругавшись, — с наставлениями: как там ей одной! И договоренностями о связи — с адресами и телефонами. И, — сопровождаемую собравшими ей в дорогу и на первое время тряпки и снедь папой и Бабушкой, и моим утробным требованием держать постоянно нас в курсе дел, — поручаю её бригадиру поезда. Всё ж таки очень приличного поезда, проводнице и отпускаю в вагон…

Через шестеро или семеро суток я уже с Ниной и детьми. О землетрясении у них они узнали от меня.

25–го декабря позвонил папа и сообщил, что «по расовым признакам» Сергей Сергеевич Давыдов в приеме в аспирантуру отказал. Узнал папа это из первых рук…

Опыт, — как уже было сказано, — учил меня, что людей бессовестных должны судить люди бездушные. У меня есть возможность похоронить его очень приличную, победную даже биографию. Но я не позволил себе тревожить Александра Евгеньевича. Это как… мухой да по слону! Поэтому в телеграмме, которую отправил тотчас, я путано написал, что Давыдов отказал мне, как непонятно почему… реабилитированному. Что было в Москве? 27–го декабря Давыдова с инсультом положили в Кремлёвку на Грановского. Папе позвонили сразу из нескольких мест с сообщением о моем зачислении в аспирантуру. За сутки до этого он получил официальный отказ за подписью Давыдова.

30–го декабря в Акташ на мое имя пришла телеграмма, сообщавшая, что в соответствии с приказом по Академии я зачислен в аспирантуру с 31–го декабря 1957–го года. Приказ был датирован этим же числом… Во как! Интересно, с чего это они все усрались? Шуру учуяли? Скорей всего…

Или… всё ещё рассыпалась поленница?

Позднее, так же, как и в случае с Уховым, меня убеждали, что Давыдов «неплохой» человек… и специалист. Дались им неплохие люди! Но Бог им обоим судья.

* * *

В конце 1957 года, уже в бытность мою директором Акташского ГМК, Президент Академии строительства и архитектуры СССР Николай Васильевич Бехтин, — после нашей упомянутой обстоятельной беседы, — предложил мне свою аспирантуру. А в марте года следующего, по окончании реконструкции «Линии осаждения ртути» в Акташе, пригласил на постоянную работу в подведомственный АСиА Центральный НИИ организации, механизации и технической помощи строительству — ЦНИИОМТП на роль Руководителя организуемой срочно Лаборатории Организации строительства в регионах Крайнего Севера и вечной мерзлоты. Предложение, — скажем так, — заинтересовало меня.