Вениамин Додин - Воспоминания

…В угловом доме по Камергерскому переулку и Тверской принял меня профессорской наружности красивый старик в шикарной генеральской форме — Василий Андреевич Сапрыкин, герой соцтруда, бывший заместитель начальника ГЛАВАТОМСТРОЯ Александра Николаевича Комаровского — советского «генерала Гровса». До АТОМСТРОЯ успел Василий Андреевич «оттянуть» червонец зэком в Норильских каторжных лагерях. И построил в роли мастера железную дорогу Дудинка — Норильск, самую северную в мире. Передо мною предстал он в роли заместителя директора института по науке. И врио директора.

Из беседы по телефону с Бехтиным Сапрыкин почти все обо мне знал. И как бывший зэк встретил бывшего же зэка по–братски, тоже почему–то тотчас же пригласив «Под яйца». Видимо, мода такая была тогда на Москве, начинать все дела во вновь отрывшемся в самом центре города заведении. Но вечер в «Арагви» был позднее. Днем же Сапрыкин предложил мне организовать и возглавить лабораторию и заняться делом: разработкой Норм и правил строительного производства в регионах Севера и вечной мерзлоты.

Не каждый день в тщательно отбираемый стабильно элитарный коллектив столичного научного учреждения, состоящего главным образом из «сталинской школы» командиров науки и производства с мировыми именами, и их удачливых отпрысков, является бывший зэк, да еще с подачи главного хозяина Академии — приятеля «самого Никиты». Сапрыкин — не в счет: он как бы нейтрален как само воплощение — через АТОМСТРОЙ и Комаровского — священного Военно–промышленного комплекса. Так или иначе, рассуждали мои новые коллеги, но приняли они меня дружелюбно и на первых, самых сложных порах, очень серьезно мне помогли. Так, начальник моего отдела Владимир Федорович Утенков во время нашего первого с ним и с двумя коллегами совместного обеда в роскошной (под ресторан) столовой института позволил себе, — ни с того ни с чего, вдруг — выразиться в том смысле, что «он знавал многих… очень хороших евреев и даже был с ними дружен». Мне ничего не оставалось, как ответить таким же комплиментом: «И я в своей жизни встречал русских — безусловно людей порядочных». Этот наш внезапный диалог был столовавшимися услышан и оценен даже. Неожиданно он оказался генератором не только серьезного, «без дураков», отношения ко мне сотрудников института, но настоящей дружбы с Утенковым — удивительно цельным человеком и блестящим спецом по «зимним строительным работам»… философии и математике… К сожалению, дружбы очень недолгой: через год он умер…

Время до осени прошло в организации лаборатории в Москве и филиалов на местах, в северных командировках. А осенью Сапрыкин пригласил меня на свои лекции во «2–й Дом Минобороны» на Ильинке у Красной площади, где он читал курс «Коммуникации» аудитории главных инженеров Военных округов и преподавателей Военных Академий. Мне он предложил прочесть серию тематических лекций по спорным, никем и никак не разработанным, потому непременно чреватым — но исключительно и в первую очередь интересующим инженерную общественность страны «особенностям прокладки трубопроводов в просадочных вечномерзлых грунтах». Проблему ни у нас, ни за рубежом не решаемую!

К этому времени начали выходить в свет соответствующие теме первые мои статьи в общесоюзных журналах «Строительная промышленность» и «Промышленное строительство». На них обратил внимание мой товарищ по аспирантуре (с которым туда вместе поступали) Михаил Михайлович Косюшко, как оказалось, адъютант маршала Мерецкова Кирилла Афанасьевича, Помощника министра обороны по высшим учебным заведениям, науке, проектированию и расквартированию войск. Косюшко, не расстававшийся с перечнем моих публикаций, предложил мне подготовить серию статей «по названным темам». И недостаточно изученной проблеме поддержания в подземных (в том числе ледовых — в мёрзлой толще) хранилищах Севера оптимальных расчетных температурно–влажностных режимов;. В то время тема эта была весьма «горячей» — Минобороны развертывало по стране большие воинские склады;;. Михаил Михайлович буквально в течение месяца опубликовал написанное мною в своем объёмистом «Военно–строительном бюллетене», открыв мне дорогу в это закрытое престижное и много значимое издательство. Там стал я постоянным автором, а позднее и экспертом.

Экспертом, одновременно, — через Мосея Феодосьевича Киселёва и Василия Николаевича Сизова — друзей и учителей моих в Московском Заочном Инженерно–строительном институте — пригласила меня к себе и Высшая Аттестационная Комиссия (ВАК) Министерства Высшего образования СССР.

В одно из определяющих мест моей карьеры! В конце концов, позволившее оптимальнейшим (того более — невероятнейшим!) образом разрешить не разрешаемую в принципе проблему организации работы Мамой созданного ещё в 1918 году Общества Спасение!

Но то — это стоит повторить! То — ещё стараниями двух первых встретивших и приветивших меня по возвращении моём в Первопрестольную после четырнадцати лет каторжных и ссылочных приключений — РУССКИХ УЧЁНЫХ! УЧЁНЫХ ВЕЛИКИХ! Были ими зубры инженерной общественности России профессора Василий Николаевич Сизов и сам Киселёв Мосей Феодосьевич (Глава Рогожской старообрядческой общины РПЦ) — профессора и доктора наук старой, дореволюционной школы — кафедралы Московского Инженерно–строительного института и других знаковых ВУЗов столицы. Изначальные корифеи Зимних Строительных Работ. Признанные педагоги и авторы учебников для строительных Институтов.

Приглашением в эксперты…

Просто мысль эту произнести…

Приглашением естественным. Ибо инициаторы приглашения, — сами будучи и считая себя специалистами только по Зимним строительным работам (экспертизы по работам в условиях вечной мерзлоты тогда ещё не существовало), — вынуждены были заниматься и этим, для них, — стариков, — новым, хлопотным и очень даже чреватым делом.

Ещё по появлении моём в МИСИ осенью 1975 года, в ими же навязанной мне ипостаси специалиста по не известной никому области знаний, они, — должное им надо отдать, — быстро переориентировались. И, — воспользовавшись непререкаемой известностью своей в строительной науке вообще и исключительным положением в Министерстве Высшего Образования и в самом ВАКе, в частности, — НЕ СПРАШИВАЯ МЕНЯ, — сложив с себя, переложили на меня всё, что отношение имело к чрезвычайно неудобным для них, — не по делу, что ли, — занятиям… в той же Геокриологии. В инженерном мерзлотоведении, в частности.

После первых публикаций в Военно строительном бюллетене между Михаилом Михайловичем Косюшкою и его шефом маршалом Мерецковым состоялся разговор обо мне и приглашение маршала у него «побывать». Мы встретились. «Выяснилось»… что оба тоже сидели (А кто не сидел тогда… только что не вместе?). И у военачальника с мировой известностью и безызвестного пацана была тогда на Лубянке одна и та же тюремная камера и даже… коечка одна. Да, да! Та же самая! Мало того, — и его и меня «обрабатывала» одна и та же следовательская кодла. Только метелили его костоломы с пристрастием ненавистников и завистников, от души! А меня формально, «для порядка»… Эти неожиданные «открытия» и, конечно же, характеристика Косюшки придали встрече с Мерецковым совершенно дружеский характер. А раскрывшиеся подробности юношеского увлечения молодого офицера божественной Гельцер — характер чуть ли не родства… В результате, Мерецков пригласил меня и Нину не «Под шары» в «Арагви», а на дачу к себе. Там он подробнейше расспросил меня о моей лагерной судьбе, о родителях моих, о тётке моей Екатерине Васильевне Гельцер (которую, — повторил, — с молодых ногтей до собственной своей и её глубокой старости боготворил), как адаптируемся мы с Ниночкой в новой вольной жизни. И, конечно, о моих планах. И тут же предложил подготовить для него программу и кроки /тезисы/ специального курса для Военно–инженерных Академий по особенностям подземной прокладки коммуникаций в вечной мерзлоте. Я это сделал недели за полторы. Он одобрил и утвердил программу. И с 1958 года я начал читать этот курс в Военно–инженерной Академии имени Куйбышева в Москве на специальном потоке кафедры Оснований, фундаментов и военной геологии у профессора, доктора полковника Сычева Алексея Константиновича. Многолетняя дружба с Сычёвым, начавшаяся на первой моей лекции, длилась многие годы до его тяжелой болезни и смерти…