Вениамин Додин - Монолог Нины

«… На бойню гнать бы вас с верёвками на шеях,

Чтоб вас орлиный взор с презреньем провожал

Того, кто Родину, как сердце, выстрадал в траншеях.

Того, кто Родиной в сердцах народов стал…»

(«Известия»,29.01.1937;процесс над Ю. Г. Пятаковым, Г. Я. Сокольниковым (Брильянтом), К. Б. Радеком (Собольсоном), Л. П. Серебряковым (Эсбе), Я. И. Лифшицем, Я. Н. Дробнисом и др., ещё не осуждёнными, вина которых не доказана!, В. Д.).

Только много позднее дошло до меня осознание величайшей подлости и воинствующей… бездарности этого представителя захватившей в 20–х годах в плен русскую культуру банды кальсонеров во главе с шурином Ягоды «пролетарием» Авербахом. К нам пригоняли новых ссыльных из столиц. И мы от них узнавали и о таких вот швондерах от «культуры». Позднее и сними покончили. А тогда я вновь — и от чистого детского сердца — ликовала: — ведь не просто «… На бойню!», — но — «С верёвками на шеях!» палачей наших! Так их! — И не сразу поняла короткую, брошенную одним из наших гостей, реплику: «…Вот ведь как! Своих!… В газете даже. Не осуждённых ещё… Ну и Иуда!»… И — приговором — «Одно слово: жид!».

Тогда было всё это для озлобленного их безусловным злодейством детского моего сердца слишком сложным. Потому не знаю, — и, слава Богу, что не знаю, — что сталось бы с раненой психикой моей, но именно в том же 1937 году детям ссыльных разрешено было учиться! Правда, только ещё 4 года начальной школы. Между прочим, именно потому, — в отместку, говорили, — Гитлер и разрешил в 1941 только четырёх годичное — тоже пока — обучение в школах оккупированных им российских провинций. А слово «жид» мне потом разъяснил Бен — ни дома, ни в школе, ни даже в Красноярске я его не слышала.

И вот, маленькая школа на нашем прииске, в начале 1935 года названном убийцами в честь убитого ими убийцы «Кировским». Построили её папа, дядечки мои, и мужчины из поселенцев. Она — всего–то в четыре комнатки–класса на весь небольшой ссылочный интернационал. Но не фальшивый, троцкистский, для вселенского разбоя. А настоящий. Из таких, как я — из русских, из немцев, из украинцев, из финнов, из латышей и из греков даже…

Больше полвека прошло! Но со всеми, кто жив ещё, кто остался в России или живёт в Европе, в Америке, в Австралии, — братство до смертного часа!

Школа была — нет, не просто «свет в окне». Она была Самим Светом. В ней напрочь отсутствовала политика. Дети ссыльных не должны были знать историю коммунистической партии. Большевистского обществоведения. В классах не могли висеть портреты большевистских вождей. Главное, духа пионеро–комсомольского и на дух не было! Так чем же тогда она была — наша первая приисковая школа? Да «обыкновенным»… Царскосельским лицеем. Когда в столицах страны освобождались от социально опасных граждан — потенциальных врагов народа, к нам, в нашу школу, пришла учительская плеяда, аналогов которой я потом нигде в мире не увидела. Ни в Оксфордском, тем более, ни в американском Гарварде. Ни в Кембридже. Ни даже в хвалёном–перехваленном Беном Йельском, — еврейском, как он старался убедить меня во время наших визитов туда, — университете в Нью—Хевен! Американская школа, с которой мы имели возможность знакомиться много лет кряду, — а Бен, обнаглев совершенно, разразился даже в московской педагогической (!) печати и в литературных журналах сериалами о воспитании школьников в США, — эта школа не стоит ничего в сравнении с моей приисковой. Судите сами.

… Вот бредёт по улочке прииска маленький круглый человечек. На нём старый — престарый, латаный — перелатаный, но до «блеска» вычищенный… комбинезон, в котором разместился бы десяток таких, как он. На ногах у него чинёные — перечинённые арестантские коты. На голове треух — сменка, — на пересылке в «Крестах» заменённая братвою на добротную, говорил, из тюленя. Профессорскую. Идёт — торопится: его урок математики первый. Несёт две огромные авоськи. Сетки оттянуты… массой склеенных им ночью, к занятиям, тетраэдрами — октаэдрами… Чем только ни заполнены авоськи! Дети встречают его загодя, посреди посёлочка. Забирают сетки. Он ими любим до восторга. До слёз. До желания за руку цапнуть зубами!

Это Эсбе Фридрих Густавович. Бывший зав кафедрой математики Высшего флотского военно–инженерного училища. Профессор. Доктор наук. Член–корреспондент АН СССР. Почётный бессмертный десятка Академий мира. По его учебникам грызли гранит науки инженеры флотов тоже десятков стран. Герой Порт—Артура. Где мичманом служил командором на эсминцах, выходивших драться с японцами. Кавалер «Георгия» 4–й степени, какие были у государя императора и свитского генерала Маннергейма. В Первую мировую адмирал, после дядьки своего Николая Оттовича Эссена, самый молодой в России.

Замели «немца» в августе 1941. Близкие угнаны в Казахстан. И вся оставшаяся жизнь его здесь теперь. На прииске. В домике школы. С нами, «детьми» его.

Вот кончает ночную смену, ворочая стволы лиственницы на баланы для котельной, Мишель Гирш. Старый румынский еврей. Жизнь прожил в Париже. Бывший профессор химии Сорбонны, член всяческих громких обществ! Делал блестящие успехи в искусстве прикладного парфюмэ, отмеченные международными наградами и, — во множестве — да и достойно — статьями–панегириками в специальных журналах. Ошмётки их чудом сохранились за десятилетие камер, этапов и зон трубкою засунутыми в дыряый сидор. Нас учит даром — в четырёхлетке химия не положена, и штатной единицы химика нет.

Эрих Карлович Бухгольц. Бывший профессор анатомии МОЛМИ. Заведовавший Пат. анатомией в Главном, Бауманском, морге Москвы. Учитель Абрикосова — «Зав Смертью СССР»! Немец. Потому фельдшерствует на прииске за четверть ставки. И тоже даром учит нас незаконной биологии и функциональной анатомии.

Берг Адольф Оттович. Бывший профессор Академии моторизации–механизации армии — заведовавший кафедрой физической химии. Учитель маршала артиллерии Ротмистрова. Член корр. АН СССР. В Московском доме пионеров на Стопани вёл школу прикладной физики и химии. Немец. А потому — всем вам, пионерам Москвы — Фиг вам…! И учит нас тоже не законным пока физике и астрономии. Режим большевиков востребовал его — 67–и летнего — на рубку сучков. От того и развалился. Но Адольф Оттович хочет, чтобы дети ссыльных «имели представление о естественных науках». А уж если немец чего–то захочет…

Не бесконечно, конечно, могла бы перечислить ещё не менее достойных учителей, что украсили бы любой университет планеты. А что?! Представьте неполную среднюю школу — по первости; и только потом, позднее, по мере отстрела комиссарствовавших палачей, восьмилетку учеников, эдак, на 50 – 60, — где учат детей 11 профессоров, докторов и Членов корреспондентов! И даже один полный генерал — он же генерал Свиты покойного государя императора, и он же внук Прусского короля Вильгельма 3–го — мой дедушка Николенька, граф Николай Николаевич, по его просьбе переведенный из Центральнинской школы заведующим нашей Кировской.