Вениамин Додин - Монолог Нины

Из песни слов не выкинешь…

Да, так действовали они в строгом соответствии со своими законами. И ментальностью. Как в замечательной Сказке о козлёнке, которого съела кошка из еврейской Пасхальной Агады:

«… И пришел Всевышний.

Благословен будь Он

И поразил Ангела Смерти,

Который убил мясника,

Который забил быка,

Который выпил воду,

Которая загасила огонь,

Который сжег палку,

Которая убила собаку,

Которая загрызла кошку,

Которая съела козлёнка …»

Мама читала нам эту страшную и назидательную «Восточную сказку жизни», которой, верно, много больше трёх тысяч лет. И не сомневалась, что именно такие вот откровения–открытия Безымянных Авторов древности учат нас настоящей живой жизни в новом… «обществе». Не даром же Агада эта самими евреями названа «Живой»! Именно, живой, а не тошнотворно дохлой и откровенно издевательской, что изрыгала из себя тараканья стая кальсонеров, до безобразия расплодившихся со времени РАПП. Заполнивших хлебные должности «известных», «крупных» и, без ложной скромности, «замечательных» детских литераторов. И убаюкивавших, — подонки!, — миллионы сирот, родителей которых уже убил и повсюду убивал ещё Сталин, такими вот «колыбельными»:

«… Опять я склонился к зелёной сосне.

Вдруг серые волки подкрались ко мне:

Раскрыли клыкастые пасти -

Вот–вот растерзают на части!

Не мог шелохнуться от ужаса я…

Мамочка, мама, голубка моя!

Но Сталин узнал, что в лесу я стою,

Разведал, услышал про гибель мою.

И танк высылает за мною.

И мчусь я дорогой лесною.

Мамочка, мама, голубка моя!

Настежь открылись ворота Кремля,

Кто–то выходит из этих ворот,

Кто–то меня осторожно берёт,

И поднимает, как папа меня,

И обнимает, как папа меня.

И сразу мне весело стало!

… А кто это был? Угадала?…»

Ужасно, что будто клеймом на лбу, втемяшилась эта мерзость и в меня, ни в чём не повинную девочку из тайги, которая ещё не знала, что не все книжки можно читать или даже прикасаться к большинству из них!

Но оценить их нужно: «Великолепная полицейская работа!» Как у братьев Вайнеров.

Не то сегодня, в эпоху всеохватной, по всему окончательной, а потому вовсе уж откровенно бесстыдной перестроечной «приватизации» по большевистски. В эпоху м о л о т ь б ы! Тут внутрисемейные функции и роли меняются. Молодёжь в открытую и нагло растаскивает рабоче–крестьянское государство. А рабоче–крестьянские «силовые структуры» грабёж этот организуют, покрывают и окарауливают. Потому как во главе их — как всегда, всё те же паханы, имеющие з а к о н н о е пожизненное в них вхождение.

Поразмыслив над этими мало утешительными обстоятельствами, силоборы пришли к напрашивавшемуся выводу: сокровища эти — не движимые и движимые — просто так, «по хорошему», не взять. Взять их можно только боем. Силой оружия. Оружие после Афгана наличествовало навалом. Сил было — невпроворот. И они самым что ни на есть естественным образом трансформировались в нечто подобное родственных им по духу «КРЫС-УБИЙЦ». В победителей каннибальских «соревнований» с другими особями (как на крысиных ристалищах в безысходности стальных бочек из–под соляра»), оказавшимися на их беду менее удачливыми, менее стойкими, менее жестокими. Загрызли их — вчерашних друзей, партнёров–подельников, в перманентном сражении за жизнь, баб и фарт. И сжирали поочерёдно в беспределе зоны…

И настал и для них вожделенный час! И они вырвались из проклятой «бочки»! И могли теперь реализовать свою выстраданную ими страсть — безудержный захват состояний теперь уже крыс–противников, когда–то загнавших их в тюремные камеры и за проволоку…

Настал их час!

Но час–то наших мальчиков, час Людей Духа, — он–то, к счастью, полувеком прежде настал!

В то время Страна наша, — после эпохи слома Станового Хребта и Православной Души Её — русского мужика, — взнуздана была, пришпорена и, еле живая, на дыбы вздёрнута повальным голодом, громкими судебными процессами, тихими и, по первости, мало понятными, а потому страшными, репрессиями. И, конечно, «Громадьём» планов «Сплошной индустриализации!». Голодная, нищая, разутая и раздетая страна окончательно обескровлена была «Пятилеткой в четыре года!». Массовыми молодёжными мобилизациями «… на самолёты!». «… на парашюты!», «… на танки!», «… на железнодорожный транспорт!» «… на трактора!», «… на Дальний Восток!». Даже «… на лыжи!». Хотя, «… на лыжи!», случилось позднее уже, в разгар другой — военной — эпохи, во время «Финской кампании»,

Не берусь оценивать усилия народа и его погонщиков. Не экономист. И не политик. Только на деле с таким неимоверным трудом и с такими огромными потерями созданное тогда прахом пошло после вероломного, упредившего наш освободительный поход в Европу, удара вероломного союзника. И всё то, что захватил он годом ошеломительного броска своих армий — армия наше освобождала потом бесконечных три с половиною. Устлала бескрайние поля и леса Европы телами десятков миллионов своих сынов, — снова миллионов, до сегодня ещё не всех похороненных.

И вот — апофеоз вместе взятых усилий того времени: за каждого убитого вражеского солдата Россия уплатила жизнями семи своих! А военные историки не унимаются! Считают теперь, после обнаружения ещё четырех — пяти миллионов не захороненных, что даже и десяти …

Но это — потом. После войны.

А до неё? В середине 30–х что? После голода. После застопорившегося за истреблением работящего крестьянина раскулачивания. После расстрельного беспредела злобствующей власти И, в особенности, после многомиллионных этих молодёжных мобилизаций в армию — не в гражданскую же авиацию, которой не существовало, не в колхозные парашютные бригады, не в спортивные лыжные секции и так далее, и так далее, рекрутировалась молодёжь! Что в стране–то после всех этих изъятий осталось? Осталась пустыня человеческая. Кадровая пустыня — не зря же прорвалось тогда сталинское: «Кадры решают всё!». А тут — ничего! Гиль одна! В Сибири у нас, и на Востоке, — каторжная; во всех прочих провинциях — «пролетарская» чистой воды. Та и другая — сарынь. Но — не в пример времён Стеньки Разина — без «кички». И «силам возрождения», — не очень, правда, понятно сперва откуда взявшимся, — если опереться внизу, в народе, хоть на что–то, то лишь только на «силы вырождения»…

Как быть?

И вот, с средины первой половины 30–х годов, — сперва в Сибирской, Северной и Восточной глубинках, а позднее чуть, в столицах не режимных районов, областей, краёв и даже республик провинциальной России, — впервые, с 1917 года — повеяли свежие ветры. И, — по мере отлова и отстрела эшелонов большевиков–пионеров, и освобождения занимавшихся ими мест, — силовые, сперва, а потом и властные структуры государственного аппарата начинают стремительно заполняться НАШЕЙ молодёжью — теми самыми Людьми Духа! И, в первую очередь, кадры милиции, НКВД, НКГБ, МВД, Спец связи, лесной, речной и горной инспекций — кадры «силовых структур», по нынешнему. К о р е н н ы е кадры К О Р Е Н Н О Й теперь уже власти на местах!