Роберт Колдер - Уилли [Сомерсет Моэм: Жизнь и творчество]

После пяти лет интенсивных занятий медициной и упорного освоения писательского мастерства Моэм наслаждался ощущением спавшего с плеч тяжкого бремени. При этом следует помнить, что когда-то и Гейдельберг показался ему спасением от рутины Королевской школы, а затем символом свободы стал Лондон. Фактически с пятнадцати лет Моэм не жил более пяти лет на одном месте. Он приехал в Уитстебл в 1884 году и через пять лет постоянных переездов в Кентербери и обратно отправился сначала в Йер, а затем, в 1889 году, в Гейдельберг. Он приступил к занятиям в Лондоне в 1892 году и теперь в 1897 году снова снялся со своего места. Летом 1898 года он возвращается в Лондон, но из последующих пяти лет год будет вынужден провести в Париже. После еще девяти лет жизни в английской столице он охотно воспользуется случаем, чтобы во время первой мировой войны провести четыре года за границей, а в последующее время, вплоть до своей смерти, он будет колесить по всему свету как никакой другой писатель.

Двойственное отношение Моэма к Лондону, пожалуй, лучше всего видно из его двух писем на имя Ады Ливерсон. Двадцать третьего апреля 1909 года он пишет ей, что не может понять людей, которые хотят покинуть Лондон, этот самый очаровательный город в мире. Но уже менее чем через год жалуется ей, что после четырехмесячного пребывания в столице не знает, как вырваться из нее. Для него Лондон являлся центром литературного мира; ему нравилось разнообразие удовольствий, которые он в нем находил, здесь проживало большинство его друзей. Но пребывание в Лондоне было сопряжено также с выполнением профессиональных обязанностей и, что более важно, с необходимостью решения сложных вопросов личного характера, от чего он часто стремился уклониться.

Однако страсть Моэма к путешествиям объяснялась более глубокими причинами, чем просто желание избежать выполнения обязанностей, налагаемых жизнью в Лондоне. Где бы он ни жил, даже на вилле «Мореск», служившей ему прибежищем в течение последних тридцати лет, его всегда влекло к странствиям. Моэму не сиделось на месте и всегда подмывало отправиться куда угодно. В какой-то степени необходимость поездок диктовалась профессиональными причинами — стремлением собрать материал и познакомиться с лицами, которые могли бы служить прообразами в его будущих произведениях, желанием увидеть людей в необычных обстоятельствах, когда их характер проявляется ярче, чем в повседневной жизни.

Многочисленные путешествия Моэма представляли собой также поиск чего-то лучшего, чем — то, что он испытывал в данный момент, поиск, который, казалось, никогда не принесет ему полного удовлетворения. Брошенная им в 1931 году в «Чужаке» фраза, возможно, многое говорит о таком непоседливом характере. Когда главному герою, от имени которого ведется повествование, задают вопрос: «Чувствуете ли вы себя в Англии как дома?», тот отвечает: «Нет. Впрочем, я нигде не чувствую себя как дома».

Судя по словам Моэма, восемь месяцев, проведенных в Андалусии, явились периодом ни с чем не сравнимой свободы и очарования. Возможно, это был самый беззаботный период его жизни. Создав себе в душе образ молодого писателя-авантюриста, он отрастил усы, начал курить сигары, научился играть на гитаре и разгуливал в широкополой шляпе. Он часто совершал прогулки верхом по залитым солнцем полям, обошел пешком все окрестности. Он был очарован пейзажем и народом страны. Волна теплых чувств к Испании выплеснута им на страницах романа «Страна Пресвятой Девы».

В этой книге неоднократно упоминается девушка по имени Розита (еще один вариант Розы), в которую, как утверждает Моэм, он «с удовольствием влюбился». Если это выражение можно считать оброненным случайно, то описание чувства к ней в «Стране Пресвятой Девы» является почти легкомысленным. «Мне жаль, но мое чувство к тебе, Розита, нельзя назвать любовью. Сейчас, когда нас разделяет большее расстояние, когда на дворе моросит дождь, я предаюсь мечтам (нет, во мне не вспыхнула неожиданная любовь к тебе, отнюдь, нет); просто я испытываю легкую влюбленность… в свои воспоминания о тебе».

Трудно сказать, существовала ли на самом деле Розита или это вымышленный образ, призванный еще больше подчеркнуть романтическую атмосферу книги путешествий. Более убедительно звучит описание автором верховых прогулок, когда, проезжая по мощеным улочкам городов, он обменивался взглядами со стоящими на балконе девушками, или его рассказ о короткой остановке на ферме, где привлекательная молодая испанка подарила ему букет фиалок. Однако тайную завесу над любовными похождениями Моэма в Испании приоткрывает эпизод, который он не включил в «Страну Пресвятой Девы». В возрасте шестидесяти лет, вспоминая о своей молодости, он пишет в «Доне Фернандо»:

«Как-то молодой человек отправился в Гранаду. Он впервые оказался в этих краях. В первый же вечер после ужина, испытывая возбуждение от новизны переживаемого, он отправился погулять по городу. Возможно, потому, что ему было всего двадцать четыре года, а, может быть, оттого, что к этому располагала атмосфера, которая окружала его, он направился в публичный дом. Он выбрал девушку, о которой потом ничего не мог сказать, кроме того, что у нее были большие изумрудного цвета глаза и бледное лицо. Его удивил цвет ее глаз, потому что именно таким цветом глаз наделяли своих героинь старые испанские поэты и писатели… Когда девушка сняла одежду, молодой человек был поражен: она оказалась совсем ребенком.

— Ты слишком мала, чтобы находиться в таком месте, — попытался укорить он ее. — Сколько тебе лет?

— Тринадцать.

— Что заставило тебя прийти сюда?

— Голод, — ответила она.

Вобравшее в себя столько трагедий слово ужалило его: повышенная чувствительность всегда причиняла ему мучения. Его возбуждение сняло как рукой. Дав ей денег (он не был богат и потому не мог позволить себе чрезмерную щедрость), он велел девочке одеться; затем медленно поднялся по склону холма к себе в номер и лег спать».

Юг Европы привлекал Моэма по тем же причинам, по которым его влекли к себе люди с непохожим на него характером. Склонного к общению и спонтанному проявлению чувств, его тянуло к людям, излучавшим жизнерадостность и обладавшим способностью легко сходиться с другими. Поэтому, как он ни старался казаться сторонним наблюдателем, естественное проявление к нему доброжелательности со стороны жителей испанских деревень не могло не найти отклика в его душе и не пробудить в нем желание откликнуться на проявление чувств других людей.

Но даже среди самых восторженных описаний атмосферы юга проскальзывала мысль о том, что реальность не приносит полного удовлетворения. На последней странице «Страны Пресвятой Девы» он утверждает, что чтение книг о путешествиях приятнее, чем сами путешествия. В «Ионическом море» он затрагивает эту же тему: «В конце концов именно воспоминания приносят самые приятные ощущения. Клянусь, что в реальной жизни вид ночного Везувия с огнедышащим нимбом вызывал во мне самые щемящие чувства именно тогда, когда я думал о нем в Лондоне. Увы, я никогда не вспоминал так ностальгически погоду в Неаполе, как в промозглые дни английской зимы, когда я с грустью взирал на унылый пейзаж за окном». Но как бы ни пьянило Моэма ощущение свободы и жизнерадостности Андалусии, он приехал в Испанию для того, чтобы написать книгу. К концу своего пребывания он создаст роман, который первоначально назывался «Творческая натура», а затем «Художественный темперамент Стивена Кэри». Предтеча «Бремени страстей человеческих», этот построенный на автобиографическом материале роман о становлении юноши явился незрелым плодом не совсем еще уверенного в себе автора. Рыхлый сюжет, небрежный слог, множество лишних деталей и отсутствие тонких штрихов лишают его жизненности, которая отличает «Бремя страстей человеческих». Перегруженность ненужными описаниями, высокопарный стиль делают его разительно непохожим на «Лизу из Ламбета» и на все, что будет создано Моэмом в более поздние годы. Как предполагает название романа, молодой автор находился под влиянием эстетов конца XIX века. Его главный герой — довольно откровенный портрет самого Моэма, образ того, каким, по его мнению, должен быть молодой человек. Безмерно наделенный байроновскими чертами, Стивен воображает, что в нем байроновская душа, что он Чайльд Гарольд, играющий на пианино Вагнера, в основном отрывки из «Тангейзера».