Роберт Колдер - Уилли [Сомерсет Моэм: Жизнь и творчество]

Каким образом эти проявления доброты и щедрости, далеко не единичные в жизни Моэма, могли сочетаться с распространенным мнением, что он скупой и мстительный человек? Конечно, его репутация не в полной мере отражает то, каким он был на самом деле. На нее повлияли якобы свойственные ему цинизм и эгоистичность, а также резкость его публичных заявлений. Несдержанные нападки на бывшую жену в мемуарах и шок публичного разрыва с дочерью оставили о нем дурную славу, которая не вяжется с его поведением в течение большей части его долгой жизни.

Нет сомнения в том, что иногда Моэм мог очень обидеть человека, особенно в минуты гнева. Объектом его насмешек стали многие. Однако чаще эти обиды являлись результатом его острословия: он не всегда сознавал, как глубоко может ранить слово. В «Бремени страстей человеческих» он пишет, как остроумие Филипа обижало многих людей больше, чем он этого хотел, и бывал удивлен, когда «жертвы» так остро реагировали на его слова. Моэм вырос в тот век и в той среде, когда быстрый ум и острый язык были в большой цене. Однако, как отмечал Фредерик Рафаэль, Моэм никогда «в полной мере не понимал, что тем, кто не обладает даром острого слова, трудно провести грань между отточенной и обидно разящей фразой».

Порой слова, сказанные Моэмом в определенном контексте, приобретали иной смысл, поскольку недоброжелательность часто порождает сплетни и придает пикантность воспоминаниям. Одним из самых отвратительных слухов, который неоднократно повторялся в течение многих лет, касался совета, данного Моэмом бывшей жене во время их случайной встречи в 1940 году в отеле «Дорчестер». Сири, как утверждала молва, почему-то ужасно боялась утонуть на судне, если в него попадет торпеда. Поэтому она спросила бывшего мужа, что ей делать, если корабль начнет тонуть. Моэм якобы дал ей простой совет: «Г-глотай воду, Сири, г-глотай воду». Потрясенная жена, по словам хулителей писателя, залилась слезами.

Эта молва о якобы преднамеренной жестокости выглядела бы правдоподобной, не соверши Моэм буквально за три недели до этой встречи опасный морской переход на перевозящем уголь сухогрузе из Канн в Англию. Как он пишет в работе «Глубоко личное», изданной в 1941 году, он совершенно четко знал, что, если их корабль пойдет ко дну, в живых не останется никто. Поэтому перед этим опасным путешествием он спросил знакомого врача о том, какой способ смерти на море является самым безболезненным. Тот ответил: «Не пытайтесь выплыть. Откройте рот и глотайте воду. Не пройдет и минуты, как вы потеряете сознание». Моэм просто передал Сири тот же самый совет, который был воспринят испытывавшей страх женой как свидетельство его жестокости. Аналогичной выглядит часто описываемая реакция Моэма на известие о смерти Сири в 1953 году. Услышав о кончине бывшей жены во время игры в бридж, он якобы, не прерывая игры, стал барабанить пальцами по столу и напевать: «Конец всем алиментам, конец всем алиментам». Подобная циничная сцена была бы удачной в какой-нибудь его пьесе, но в жизни все обстояло иначе: весть о смерти бывшей жены он получил телеграммой от дочери рано утром.

Если писатель и использовал преднамеренно свое острословие, то его наносящие глубокие раны выпады бывали направлены против людей претенциозных, жестоких, готовых унизить других и всячески стремящихся использовать свое положение или богатство. Робин Моэм описывает случай, когда он и его дядя ожидали такси у входа в лондонский отель. В это время какая-то разодетая дама в бриллиантах и с густым макияжем, сопровождаемая симпатичным молодым жиголо, вдруг рванулась к Моэму и стала захлебываясь уверять его, что она бесконечно рада видеть его снова. Моэм с каменным лицом взглянул на нее и затем произнес, что ему очень больно слышать о ее финансовом разорении. Даму словно хлестнуло крапивой: она стала что-то мямлить о том, что произошла ошибка. Ее молодой спутник стоял рядом в полной растерянности. Когда уязвленная дама удалилась, Моэм признался племяннику, что абсолютно не знает эту женщину и что он был резок с ней «потому, что она невыносимая и самодовольная дура». Своим поступком Моэм хотел показать, что его покоробила самоуверенность женщины, которая предположила, что ее богатство и положение дают ей право обращаться с ним как со своим хорошим знакомым.

1929 год оказался для писателя продуктивным: был закончен роман «Пироги и пиво» и пьеса «Кормилец»; кроме того, по контракту с журналом Херста «Интернэшнл мэгэзин» Моэм продолжал писать рассказы. В конце августа Моэм и Хэкстон провели две недели в Брид-ле-Бэн, принимая лечебные ванны, а в сентябре у писателя удалили миндалины в лондонской клинике. Из-за возраста операция прошла сложнее, чем ожидалось: в течение двух недель Моэм мог глотать пищу с большим трудом. После выздоровления он отправляется в Париж, откуда вместе с Хэкстоном направился в путешествие сначала на юг Италии, а затем на корабле, вышедшем из Бриндизи, посетил Крит и Родос. Почти весь декабрь они провели в Египте, а Рождество встретили на борту парохода «Вайсрой оф Индия», возвращавшегося во Францию.

Первые три месяца 1930 года были заняты переделкой пьесы «Кормилец». В конце апреля писатель на месяц отправился в Лондон. По возвращении летом Моэм узнал страшную весть: Хэкстон, ныряя, угодил головой в подводный камень и сломал шейный позвонок. В течение многих лет упорно ходили слухи, что Хэкстон во время одного из своих запоев «нырнул» в бассейн соседа, где не было воды, но это утверждение никогда не было подтверждено.

Несколько месяцев Хэкстон, лишенный возможности двигаться и испытывая ужасные муки, был «закован» в гипс. К середине декабря он поправился, но продолжал держать голову слегка набок и не мог расчесывать волосы, отчего Моэм в шутку называл его «гангстером». По мнению некоторых гостей Моэма, эта «роль» необыкновенно ему шла.

Если не считать споров вокруг пьесы «Полный круг», 1931 год оказался для писателя довольно спокойным. Во время пребывания в Лондоне он завершил новый роман «Уголок», а вернувшись на виллу весной 1932 года, закончил свою предпоследнюю пьесу «За боевые заслуги». В феврале 1932 года он неделю провел в Берлине, знакомясь с последними постановками на немецкой сцене, которые разочаровали его еще и потому, что театры опустели. В июле он вновь, уже с Хэкстоном, возвращается через северную Италию и Инсбрук в Германию, где посещает Мюнхен и Вюрцбург. После сбора материала для своего очередного произведения в Испании и Португалии Моэм проводит сентябрь и октябрь в Лондоне, где присутствует на репетиции пьесы «За боевые заслуги». На премьере пьесы, открывшейся в театре «Глобус» 1 ноября, присутствовало необычно большое число крупных писателей, среди которых находились Герберт Уэллс, Биверли Николс, Дж. Пристли. Их внимание привлек неожиданный для Моэма драматический характер пьесы, ее глубокое политическое содержание, созвучное грядущим экономическим и социальным мировым катаклизмам. «Моя следующая пьеса, — объявил Моэм за полтора месяца до премьеры, — будет посвящена хаосу, возникшему после первой мировой войны». Позднее в интервью он предупреждал о катастрофических последствиях политики, проводимой европейскими странами: «Я живу на континенте, где каждую минуту вижу, как европейские страны с лихорадочной поспешностью вооружаются до зубов… Я создал пьесу, в которой пытаюсь предостеречь от того, чтобы молодые люди умирали в окопах или отдавали свою молодость войне, конца которой, похоже, не видно».