Людмила Зотова - Дневник театрального чиновника (1966—1970)

Были и серьезные просчеты, особенно в московских театрах. В середине сезона появились спектакли, которые нарушили юбилейную афишу — это „Три сестры“, „Колобашкин“, „Доходное место“ — вульгарное осовременивание классики. Коммунисты занимали верную позицию в обсуждении этих спектаклей. Ошибка тов. Зотовой заключается в том, что она не смогла свои личные пристрастия подчинить мнению Управления, и мы, к сожалению, должны были ее заменить.

По итогам Пленума ЦК КПСС в апреле было проведено партсобрание, проведен Худсовет. Сейчас очень важная и ответственная задача — это подготовка к 100-летнему юбилею Ленина. Нам предстоит завершить Болгарский и Национальный фестивали.

Этот год был очень насыщен политической жизнью. По вопросу о Чехословакии мы собирались не раз. Вообще политическая жизнь очень активна, а в театрах как-то слабо отражена, лишь Театр Ленинского комсомола включил в план „Лабиринт“ Софронова. В этом году довольно активно работал семинар».

Шумов: «Завершающийся календарный год почти совпадает с годом работы партбюро. Новому составу надо продумать пути, чтобы работа шла успешнее, без тех огрехов, которые были. По нашему Отделу особенно возрастает роль инспекторов, выезжающих в республики. Вопрос работы театров Москвы тоже имеет особое значение».

Медведева: «Я хочу сказать о докладе — он мне понравился. Мы часто критикуем, и в этом наша жизнеспособность, но когда услышишь о работе в целом, то понимаешь, как это трудно. Какое событие было для меня самым впечатляющим за прошедший год? Это Худсовет и Репертуарное совещание».

Назаров — «Я хотел бы поддержать многих товарищей, в чьих выступлениях прозвучало, что мы все внимание сосредоточили на Москве, а вот союзным республикам его уделяем недостаточно. А то будет поздно, и мы там можем встретиться с тем, с чем встретились полгода назад в Москве. Как мы еще допускаем невыезды в республики? Кадры критиков, которых мы привлекаем, оставляют желать лучшего, так как снимаем с зарплаты по основному месту работы, и лучшие отказываются».

Тарасов: «Мне кажется, в докладе дана правильная оценка работы коммунистов Управления. За последние три года театры и драматурги достигли новых вершин. Я согласен, что мы не до конца оценили работу театра „Современник“. В Ленинграде Товстоногов сделал великолепный спектакль „Правду! Ничего, кроме правды!“ — страстный, политически темпераментный. У нас есть недостатки, которые нам мешают готовиться к великой дате — 100-летию Ленина. Мы испытываем большое беспокойство, так как драматурги не пишут пьес на современные темы. Некоторые драматурги нам грозят, что „если мы остро напишем на современную тему, то вы пьесу не пропустите“ — я говорю о выступлении Салынского на Худсовете. На Худсовете доказательно говорилось, что Радзинский пишет с позиций мещанской морали. У Розова очень сложная пьеса, герои вне производственных отношений, но за него надо побороться, он драматург божьей милостью. С нас спросят за пьесы, за спектакли, а потом еще и за театральную критику. О внутренней нашей жизни. Мы внесли предложения об изменениях в организации нашего аппарата, там наши функции совмещены с функциями цензуры, поскольку мы, по существу, их осуществляем». (Рассказывает структуру.)

Владыкин — «Как коммунист, я хочу кое-что сказать о жизни Управления и работе партбюро. Первый тезис: наше искусство сформировалось как искусство революционного пафоса. И второй тезис: наша непримиримость к буржуазной идеологии. У нас маловато таких пьес, которые соответствовали бы этим тезисам. Мы сами пьес не пишем, но как-то нам надо помочь драматургам. Я вчера и позавчера говорил с Розовым очень осторожно, отдавая дань его таланту. Тут же появились все, даже Товстоногов — сработал беспроволочный телеграф, — и реагировал очень нервно на рассуждения о гражданственности, об отсутствии которой в пьесе Розова мы говорим. Я не говорю о пьесе Радзинского, где женщина есть, но нет никаких признаков советской женщины. И это особенно обидно, потому, что речь идет о талантливых людях. Ведь Розов в первой тройке драматургов и он не приспособленец, он так думает. А его приятели ему твердят: „Ты написал гениальную пьесу“. Даже Ефремов и Товстоногов говорят: „Вы не так читаете, не так понимаете, это волнует“».

Сейчас сбежала с панихиды по Осипову. Вот и конец, а уж до чего суетился, все боролся с «антихристами», вынашивал идею Главреперткома.

Вообще, смертей в этом месяце полно. Умер Р. Симонов. А сынок, еще не похоронив отца, уже пошел к Фурцевой (пошел 9-го, а хоронили 10-го), чтобы его сделали главным режиссером Театра Вахтангова. И вот вроде уже есть приказ, в театре бунт, но это его не волнует. А я 11 декабря разговаривала со Спектором, и он сказал, что пусть он будет просто режиссером, но не главным, а входит в состав художественного руководства, спектакли он может ставить, но быть главным — нет. И вот те раз.

Да, «Цену» Миллера Товстоногову разрешили. «Дуэль» пошла. Но Сапетов продолжает радеть о советской власти, и, как рассказал бывший сегодня у нас замдиректора Театра Моссовета Школьников, заявил ему, что из-за таких пьес, как «Дуэль», и произошли события в Чехословакии. А Владыкин 20 минут внушал Школьникову, чтобы они афиши с «Дуэлью» по городу не расклеивали и меньше ее играли, и что он сошел с ума, если собирается устроить обмен актерами из польского спектакля по этой пьесе в Щетине.

«Два товарища» тоже пошли. 13 декабря играли в ЦТСА, а 18 декабря — премьера в Театре Маяковского. Вроде найден какой-то компромисс, якобы Войнович сказал: «Я не думал, что так получится (письмо попало за границу), я обращался к своему правительству». Как будто Гришин подтвердил свое высказывание, что творчество надо рассматривать объективно и, мол, одно к другому не относится. Якобы Шапошникова сама активно «землю роет», она не рупор Гришина, и он не всегда и не во всем с ней заодно. Верится с трудом, поживем — увидим.

Сегодня видела Челомбитько, которая вернулась из Чехословакии и говорит, что внешне в Чехословакии ничего не заметно, но ненависть мы породили страшную. Когда она позвонила своим друзьям — муж работал много лет в СЭВе, жена преподавала русский язык, — то муж, услышав, вырвал трубку у жены и ругался площадной бранью, что русские — свиньи, сволочи и чтобы она не звонила. Она думает, что вообще все кончено, что потихоньку все задушат, но сейчас портреты Дубчека в окнах домов, она говорила с теми, кто его знает, что это очень интеллигентный человек, очень мягкий.

К нам в комнату пришел Жуков и сказал, что к нему заходил критик Кораллов и, ссылаясь на информацию из нашей комнаты, говорил, что Мильтиниса не надо зажимать, что одно представление его на звание народного артиста СССР отклонили, а теперь второе представление опять хотят отклонить. Назаров ответил, что он на эту тему с Коралловым не говорил, а как соберутся Тарасов, Голдобин, Кудрявцев, Назаров, Жуков, Образцова (критик), тогда обменяются мнениями. Жуков предложил собраться без Образцовой, при ней он не хочет всего говорить, а то она использует это в своих целях. Назаров сказал, что вряд ли, надо ее изолировать, ведь ее посылало Министерство, как и их. А Жуков стоит на своем. Когда-то он вместе с Комиссаровой Мильтиниса называл фашистом, а теперь он против него усиленно настраивает начальство.