Людмила Зотова - Дневник театрального чиновника (1966—1970)

Вчера была в Театре Пушкина на «Воскресенье в Риме». Безвкусица, пошловатость. А когда я сегодня утром разговаривала с «хозяйкой театра» — секретарем дирекции Анастасией Петровной, то она мне подтвердила, что замысел и не волновал Равенских, он сказал, что после «Поднятой целины» и «Метели» может себе позволить и такое, а на вопрос, для чего в спектакле танец-стриптиз, ответил, что у актрисы хорошая фигура.

А сегодня — продолжение жуковского сволочизма. Он пошел к Тарасову высказывать свою точку зрения на Мильтиниса. К тому же клепал на Назарова и Образцову, вплоть до подлости. Назаров, мол, как руководитель неверно себя вел, что обсуждение было с вином, что Образцова плохо говорила, что система работы Мильтиниса с актерами, его идеалы, тема его в искусстве Жукова не устраивают.

Назаров разговаривал с Хачатуровой. Она рассказала о партийном перевыборном собрании в Ленкоме, где Днепрова «прокатили». Покаржевский, как секретарь райкома, объявил голосование недействительным, сославшись на то, что не было поименного обсуждения кандидатур, и назначил новое голосование, но результат был тот же, голос в голос.

Сартра ставить не разрешают, даже его пьесу о французском Сопротивлении «Мертвые без погребения», он «плохо» себя вел в эти времена. Сартра хотел ставить, вернее уже поставил, Кишиневский театр.

Театр Гоголя. Обсуждение спектакля «В душной южной ночи».

Виноградов (московское Управление культуры): «Театр повоевал за эту инсценировку, и вот, по-моему, удалось выявить не только детективную сторону пьесы. Два основных образа — белый и черный, хотя оба в полиции, но с разной психологией».

Закшевер: «Текст пьесы построен по известному сценарию и роману. Когда думали о переносе этого сценария на советскую сцену, то встал вопрос об изменении акцентов. Первое: чтобы снять акцент с южной ночи, нужно говорить вообще о той ночи, которая стоит над Южной Америкой и над Северной тоже, это сделано редактурой. Второе: атмосфера насилия характерна для сегодняшней Америки — отсюда речь в театре о проблеме убийства, о проблеме насилия как такового».

Трубин: «Спектакль в целом производит положительное впечатление, но, по-моему, он как-то не закончен. Пьесе можно было бы предъявить претензию, что она написана с позиций Вашингтона. Социальный конфликт где-то притупляется оттого, что очень добрыми показаны полицейские, надо все это делать жестче. Мне думается, учитывая весь комплекс международных ситуаций, надо усилить весь лагерь этих ку-клукс-клановцев, это усилит социальное звучание».

Мирингоф: «Меня не занимает тема убийства. Можно ведь воспринять и так — как американский полисмен освобождается от расизма, становится демократическим человеком. Расист, который ненавидит негра, и негр, который ненавидит расиста, — как постепенно они оттаивают».

Синянская: «Я отношусь к числу тех, кому пьеса очень нравится. Что нравится? После дядюшки Тома из „Хижины дяди Тома“, который хотел всего лишь куда-то подняться, и все, — вот этот поднялся, имеет образование, деньги, но стал ли он от этого счастливее? Нет. Им просто пользуются, как нужной вещью. Новое здесь — и эта атмосфера всеобщего убийства».

Назаров: «По-моему, главное, что пьеса нужная…»

Я ушла, у меня лежала нерасписанная «афиша» [31], и должен был прийти поляк.

Сегодня Эфрос сдает «Счастливые дни несчастливого человека». Утром зашел в нашу комнату Голдобин и спросил Назарова: «Кто идет от вас? Идите только Вы и Трубин», то есть я не должна идти на просмотр. Вообще сегодня два просмотра, в 3 часа еще в Театре Моссовета «Двери хлопают», на который идет Владыкин, а на Арбузова он просил пойти Тарасова. Не только Симуков, Цирнюк, Трубин и Назаров, на Эфроса пошли и все остальные, вплоть до Белки и Кандеевой, не пустили только меня. Ну что ж, посмотрю на премьере, только бы разрешили. Вернулись, впечатления — Белка: «Гениально». Емельянов тоже близко к этому. Симуков: «Я не понимаю пьесы, но сказал и Родионову, и нашему начальству, что выпустил бы сразу».

Утром Емельянов рассказал про обсуждение спектакля «Счастливые дни несчастливого человека» у нас в Управлении. Цирнюк плакалась, что Эфрос испортил пьесу, что вот у Товстоногова она принимает спектакль на 100 %, а у Эфроса — нет, что в центре должны быть переживания героя, а этого нет, что ей вообще не ясна мысль спектакля, нет главной мысли, о чем-то они говорят, а о чем — не ясно. Малашенко говорил, что таких плохих непрофессиональных спектаклей и в провинций не увидишь, что надо его выпустить, и пусть спектакль сам умрет, ходить на него никто не будет. Симуков — что когда искусство перестает быть эмоциональным, оно умирает. Голдобин заявил, что он в трудном положений и ему не хочется идти на обсуждение. Он считает, что спектакль никакой, с фрейдизмом.

А Сапетов на обсуждении спектакля «Двери хлопают» в Театре Моссовета по поводу Эфроса был в бешенстве, что спектакль надо не выпускать, что это спектакль о шизофренике, что после этого спектакля руки хочется вымыть, и нападал на Прибегина, что тот там (в Театре на Бронной) не был категорически против, что был «мягок». И дальше во всех театрах и всем вдалбливал эту мысль. Так, в «Современнике» на сдаче «Мастеров» говорил Ефремову: «Вот у вас приятно принимать, а то вчера у Эфроса…» и т. д. Потом — в Театре Станиславского, что Эфрос оправдывает отрицательного героя. И это все еще до официального обсуждения спектакля.

Звонок Галины Георгиевны: студенты ГИТИСа, по словам Н. Чефрановой, в восторге от спектакля Эфроса, что это гениально.

Была на «Месяце в деревне» у ермоловцев. С огорчением в роли Ракитина увидела Круглого, значит, он ушел от Эфроса. Спектакль средний, симпатичная Уралова, интеллигентный, ироничный Круглый, а Лакирев — очень неважно. Как сегодня цинично сказал про спектакль Закшевер: «Классики нет, режиссуры нет, актеров нет, значит, ничего страшного — пусть играют».

Назаров говорит, что на его вопрос об Эфросе — Арбузове ему ничего не отвечают, то ли до сих пор ни на что не решились, то ли скрывают. Да, уж боятся, это точно, ведь Фурцева весной видела спектакль и сказала «нет». Тогда и Арбузов возражал, а теперь он «за», абсолютно «за». Что же будет? Будем надеяться, а вообще, ни за что поручиться нельзя.

А сейчас я сижу на спектакле Театра Моссовета по пьесе Алешина «Другая». Скука страшная, героиня (Чернова) — никуда, но зато пьесу «укрепили», общественное лицо героини налицо, это тебе не Радзинский. Жженов — чистый Голливуд, одна улыбка белозубая, а что же ему еще делать?