С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Да, во зеленый сад,

Щипали, клевали

Спелый виноград.

Щипали, клевали,

Веточки бросали

Да Ване на кровать.

Спишь ли ты, Ванюшко,

Али так ляжишь?

Не сплю, не сплю, милая,

Думу думаю,

Думаю, гадаю,

Хочу женицы на тебе. . .

Так летние месяцы проводили мы в Крыму. Домик был достроен, сделана цистерна для воды, посажен виноградник, магнолии и розы. До 1917 года приезжали мы в Батилиман, иногда оставались до поздней осени. В 1917 году Иван Яковлевич остался один и некоторое время жил анахоретом. Ветер революции изменил многие судьбы, разлучил или соединил многих людей.

По иллюстрациям Билибина видно, как он любил русскую природу. Каждый год он ездил по стране в глухие места или старинные русские города. С особым чувством вспоминал он Валдай и Весьегонский уезд. Там, говорил он, холмистые места, темные леса, отраженные в реках и озерах, березовые рощи. Этот пейзаж можно видеть в его иллюстрациях к былине "Вольга", к сказке "Белая уточка" и других.

Однажды, когда мы приехали с ним в Ростов Великий и любовались там древней архитектурой и знаменитыми расписными воротами, монах- экскурсовод предложил нам послушать малиновый звон. Это делается следующим образом. Вы берете лодку и выезжаете на середину озера Неро, откуда виден город с его церквами, куполами, звонницами и домами. К вечеру, когда солнце все это освещает розовым светом и город на холме выглядит совершенно как написанный иконописцем в одном из иконных клейм, раздается мелодичный звон, он дрожит в воздухе и растекается в тишине над водой, а потом становится гуще и сильнее. Вот такую красоту мы испытали на себе. Не отсюда ли городок в декорации Билибина к "Царю Салтану"?

Двухтысячепудовый колокол ростовской звонницы под именем Сысой существует и сейчас (недавно ростовский колокольный звон был записан на пленку для воспроизведения в фильме "Война и мир").

Фотографии и зарисовки Ивана Яковлевича из его странствий по северу России, Вологодской, Олонецкой и Архангельской губерниям вошли в "Историю русского искусства" под редакцией Игоря Грабаря, а его собрание предметов быта русского крестьянина в коллекции этнографического отдела, тогда только что организованного в пристройках новых галерей при Русском музее. Коллекция состояла из множества предметов. Это были расписные прялки и туеса, части деревянной резьбы, набоечные и пряничные доски, печатанные с досок лубочные картинки и деревянная скульптура. Большое и ценное собрание вышивок, представлявших настоящую историю русского орнамента. Кружева так называемых подзоров, на которых были изображены фантастические города, упряжки с каретами, целые сцены, праздники и фейерверки. И, наконец, одежда: парчовые и холщовые с набоечным узором сарафаны, летники, платки и кокошники. У Ивана Яковлевича дома имелось шесть полных комплектов русских женских костюмов с головными уборами, хранившихся в кипарисового дерева сундуке, купленном в Бахчисарае. Сундук был турецкой работы, старинный, с перламутровой инкрустацией.

Эта коллекция служила ему подсобным материалом при его работах над иллюстрациями к сказкам и былинам. Часто мне приходилось позировать в этих костюмах для персонажей его сказок. Так я позировала ему для Стрельчихи в иллюстрациях к сказке "Поди туда, не знаю куда".

Эти предметы народного быта, вековой традиции существовали и до Билибина, но ему мы обязаны талантливым воссозданием поистине нового для того времени мира русской сказки, на основе народного русского искусства, интерпретированного и понятого со знанием и любовью.

Отдавая должную дань близким ему по духу русским художникам В. М. и А. М. Васнецовым, М. В. Нестерову, А. П. Рябушкину, рисункам Е. Д. Поленовой и пейзажам М. В. Якунчиковой, Иван Яковлевич шел своим путем, выработал свой стиль. Как говорил Мюссе: "Мой стакан мал, но я пью из своего стакана".

Мне кажется, главными вдохновителями творчества Билибина были русская природа, ее леса и реки, бесконечные синие дали и, конечно, русское народное искусство. Русские вышивки для него были живым языком. Смотря на них, он гадал, откуда явился этот лев или павлин, или кабалистический знак солнца или человека. Иран или Китай? Он расшифровывал эти орнаменты, как древние письмена. Иван Яковлевич любил рассматривать и показывать собрание своих трофеев из поездок по русским весям и городам, собранных с искусством опытного антиквара. Какая-нибудь кичка, изобретательно украшенная где слюдой или стеклышками с цветной фольгой, где унизанная речным жемчугом, или донца кокошников, искусно шитые золотом, обращали внимание художника. Он объяснял, как называется тот или иной орнамент: "травы" или "перья", и перечислял способы шитья различными швами и их названия. Он как бы расшифровывал слушателю тайны народного мастерства, технику росписей, состав левкаса для иконной живописи, способы печатания набоек; объяснял, откуда берется "кубовая" краска, как печатаются лубочные картинки. Понятно, он знал и любил русское искусство.

У Ивана Яковлевича была большая библиотека русских и иностранных книг по искусству. Иван Яковлевич знал хорошо французский и немецкий языки, по-английски читал. Окончив классическую гимназию и юридический факультет Петербургского университета, он знал греческий и латинский языки. Он разбирался в старинных книгах и был неплохой антиквар. Определял стили и эпохи предметов искусства, мебели, бронзы или фарфора. Интересовался как профессионал русскими иконами и фресками.

Посещая петербургских антикваров, мы покупали предметы для обстановки нашей петербургской квартиры, как в то время было в моде. Даже во время наших поездок по старым русским городам — Новгороду, Рыбинску, Твери, Ростову Великому, Ярославлю и другим — он не забывал посетить местного антиквара.

Билибин был членом объединения "Мир искусства", постоянно выставлял работы, публиковал статьи в журналах "Мир искусства", "Старые годы".

Участвовал Иван Яковлевич в оживленной полемике художников "Мира искусства" с И. Е. Репиным. На одном из диспутов, где выступал Репин, компания мирискусников, в том числе Александр Бенуа и Билибин, послала Репину конфетную коробку, но в ней были не конфеты, а репа. Мальчишеская шалость, но им было весело. Репин тогда был уже стариком, на закате своих творческих сил, и, пожалуй, это было безжалостно. Но и он не скупился в нападках на своих противников.

Отрицательно относился Иван Яковлевич к творчеству молодых живописцев левого направления. В их работах он видел часто штукарство. Помню, как, возвратившись однажды после заседания жюри какой-то выставки, он, смеясь, рассказывал, как была отвергнута одна из подобных картин. Александр Бенуа при этом воскликнул: "Нет, нет, подождите, тут что-то есть". На это Я. Ф. Ционглинский возразил, как всегда решительно и звучно, со своим польским акцентом: "Ну, Александр, ты просто боишься постареть!"