Мария Чехова - О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 2: 1928–1956

Недавно выехала с Зосей на концерт Рихтера, сидела в ложе, за мной Нина Ивановна Собинова [1129], вообще много знакомых приходило. Публика разрывалась, поклоняясь Рихтеру… Он, весь мокрый, долго томил и не выходил после конца. Публика сидела крепко, ни один человек не ушел, и все-таки он сыграл три, четыре биса. Ор стоял.

Раза два ездила кататься, по снежку походила, а то все сижу. Сейчас банки ставили. Старый Новый год встретила с Левой, Машей и Зосей, закусили, выпили шампанского. Лева рассказывал о своей поездке. Говорил, что в Тбилиси оркестр – какие-то гогочущие бандиты, очень хвалил Ереван и народ армянский.

Вчера был Н.Д. Волков, спрашивал про тебя, просил передать привет.

Софа что-то шьет, чинит, вечерами углубляется в «Огонек» и занята кроссвордом. Я кончаю интересную книгу о Поленове [1130]… Лечу глаза, была у Плетневой, известной окулистке. С февраля велела опять начать уколы алоэ. Обнимаю тебя и целую. Двору твоему привет. Твоя Оля.

Маша, это отрывок из письма ко мне [1131], по-видимому, учительницы, восторженная поклонница Антона П-ча, письмо полно любви к нему. Пишет, что помнит А.П. в 1903 г. в фойе нашего театра – ей было 17 лет, была курсисткой. Очень просит карточку А. П-ча, мою и твою. Твоей, лишней, у меня нет, если хочешь, пришли мне, я найду наши карточки и перешлю ей. Она живет в Минске.

Зося тебе шлет нежный привет. Когда мы пьем шипучее, она всегда произносит за тебя и твое здоровье тост.

Хорошо ли вышла оранжерейка? Цвело ли мое любимое колючее деревцо около балкона. Как мушмула? Неужели ты не бываешь в саду? Целую. Оля

24, впрочем, 23/I-52 г. [Ялта – Москва]

Дорогая моя Олечка, прости, милая, что я не пишу тебе – не могу: настроение убийственное. Больна не больна, но чувствую себя плохо… На воздух не выхожу совсем, настроение скверное…

Оранжерейки еще не видела, о деревцах твоих напишет тебе Е.Ф.

К посетителям не выхожу, слышу ропот – но не могу.

Погода неважная, изредка солнечные дни, и тогда особенно мне жаль, что нет тебя и что солнце обижается на тебя и прячется. Твой сад в порядке, но у нас огромная перемена в доме – мы наконец избавились от Ермолаевны и взяли более подходящую, зовут ее Марья Федоровна, но это, конечно, еще не гарантия, что она будет всем угождать. Очень любит читать Чехова и много говорит о витаминах. Свою комнатку она убрала уютно. Пока готовит очень вкусно. Ермолаевна уходила очень противно, сожалея о кошках, со мной не простилась, хотя я не участвовала в ее изгнании. Уж очень она изнахалилась за последнее время. Ульяна Ивановна по-прежнему мила и услужлива, Полинька один раз в день, по утрам, поднимается ко мне наверх попить кофею и немного убрать.

Ожидаю Сысоева, ибо мне трудно отвечать на письма по «Чеховиане». Ожидаю также «приемника».

Зосе и Коле передай мой сердечный привет и извинение за молчание. Целую тебя и обнимаю. Маша .

Дорогой Софочке мой самый сердечный привет и прошу написать побольше.

Все письма М.П. к О.Л. за этот год хранятся: ОР РГБ, 331.106.6.

15 февр. 52 г. [Ялта – Москва]

Олюшечка, моя милая, давно я тебе не писала, даже совесть меня изрядно мучила. Да и писать, собственно говоря, не о чем. Всё то же самое, как было при вас, когда ты и Софочка жили внизу. Теперь я только мечтаю о тепле и о вашем приезде. По обыкновению целый день в хлопотах и по службе, и по хозяйству, не выходя из моей комнаты. Сижу за своим столом и усердно подписываю бумаги, которые целыми пачками приносит мне мой бухгалтер. И откуда они – эти бумаги и счета берутся? Такая ужасающая писанина!

Как будто чувствуется, что скоро весна, а настоящего тепла пока нет. На днях была ужасающая буря! На Боткинской улице выворотило кипарис с корнем, загородив проезд, и вообще много бед произошло. Бушевало всю ночь, и когда утром пришла ко мне Поля и затопила печку, то загорелась сажа в моей трубе… Паника была отчаянная! Звонили в пожарную команду, но она не приехала, кое-как обошлись без нее. Лили в трубу воду и все почему-то отчаянно кричали!.. На счастье, был понедельник – наш выходной, и мы кое-как пришли в себя и успокоились, но осадок был довольно неприятный. На следующее утро было солнечно и тепло и опять посетители, к которым я перестала выходить, несмотря на усиленные требования.

Выбрали меня в комиссию по устройству гоголевских торжеств, но я своей роли пока еще не уяснила. Вероятно, что-нибудь напишем с Сысоевым. Я всегда, еще с детства, любила Гоголя. Когда-то в Таганроге ставили «Ревизора» и Антон Павлович играл городничего, Иван – Хлестакова, я – Марью Антоновну, и было мне тогда 11 лет… Я очень конфузилась, когда Хлестаков меня обнимал. Ролей, конечно, не знали, но публика была довольна. Дядюшки и тетушки смеялись. Особенно нравился им Антоша, который надувался, чтобы быть солиднее и строже… Вообще он подавал большие надежды и, кажется, был хорошим писателем – не правда ли? Как ты думаешь? И даже сделал хорошую партию, женившись на тебе.

Ну что же еще написать? Минушка в сотый раз сделалась матерью, и теперь два котенка бегают у меня в комнате и мешают ходить. Что я буду с ними делать? Не знаю, трудно найти любителя. Ермолаевна не успела их утопить.

Ну, что еще тебе написать? Как будто не о чем? Здорова ли ты? Тоже ты редко пишешь. Передай Софочке мой сердечный привет и попроси ее написать мне длинное письмо о вашей жизни, главным образом о твоем здоровье. Знай, что я очень беспокоюсь! Пока Софочка жива, и нам с тобой жить легче, она умеет бодрить. Ангел, а не человек!

Передай мой привет Зосе и Коле, горячий привет, как теперь любят выражаться.

Обнимаю и целую. Маша .

Елена Филипповна шлет пламенный привет вам обеим. Она украла у меня под туалетным столом водку с белой головкой, и я очень плакала, т. к. мне нечем было угощать мою портниху.

3 марта 52 [Москва – Ялта]

Милая Маша, ты, говорят, очень серчала по телефону за то, что я не пишу. Последние две недели я себя очень плохо чувствовала, что-то неладно было с желудком и кишечником, и вот разразилось неделю тому назад: высокая темпер., ничего не помню – сие называется интоксикация, – т. е. нутро не отрабатывало, и какой-то кусочек, очевидно, подгнил, и вот – отравление, затем откликнулся бок левый – плевритик… Вчера вечером я перешла в столовую. Сейчас пишу лежа, скоро буду вставать.

Девушки мои навещают. Теперь начинают читать мне, ибо с глазами у меня плоховато. Все лечат, очков пока не меняют, и для меня уже весь мир как-то утратил краски свои. Единственная моя радость – читать запоем – отнята.

Ты меня развеселила своим письмом – описанием детского спектакля «Ревизор» в Таганроге. Я представила себе тебя и Ант. П-ча и смеялась. А потом, прочитавши приписку о водке, я чуть не зарыдала от смеха. Спасибо, Маша.