Егор Парфенов - Мой Совет

Чеканным шагом я пошел к кабинету. Уже подходя к двери, я увидел, как один из заговорщиков пытается развести на подписи моих одноклассников. Рядом с ним примостился огромный, жирный мальчик. Его тучная тушка походила на нерестевую самку лосося, распухшую от икры. Хотя, конечно, это была совсем не икра, а уже воспаленные угри. Ими боженька обсыпал его добротно, как мамочки обсыпают попки своих младенцев. Правда, присыпкой. «Неужто подпишет!» — подумал я. И оказался прав.

Со спины я подошел к подстрекателю, показывающему жирному куда ставить подпись. Им был умненький мальчик. Одно плохо — коммунист. Даже странно, вроде умненький мальчик. Он глянул через плечо и увидел меня, стоящего в двадцати сантиметрах. В его крошечных глазах за толстенными диоптриями я разглядел мимолетное удивление. «Вот он я! Тот, за чьей спиной вы подло шуршите» — так и читалось на моем лице.

— Привет! — сказал я, растянувшись в улыбке. В эту же секунду все мое тело накренилось так, что я мог языком достать до кончика его носа. Это было намеренное вторжение в его личное пространство. Жест, показывающий, «кто здесь хозяин».

— Привет. — сказал он мне заикаясь. Да, этот революционер заикался. Особенно, под прессом моего взгляда.

За «привет» наше общение не продвинулось. Просто потому, что не входило в их планы. Говорить, видимо, заговорщики хотели с сильной позиции. Тогда, когда «за ними» будут сотни. Сотни поддержавших. Очень умно. Нельзя входить в переговоры с вышестоящим без козыря в кармане. А без этих подписей какой у них был рычаг влияния? Совесть? Такой рычаг не прочнее зубочистки.

В этот «документ» они запихнули все, из чего можно было выжать хоть каплю хейта, хоть каплю вони. Очень грязная бумажка. Еще и дутая: все пункты ни про что. Половина затронутых «проблем» была или уже решена два Совета назад, или надумана. Например, про «оскорбления» лицеистов сравнением с собаками. Было ясно, что писался этот «вотум» вовсе не для конструктивного диалога. Не для того, чтобы решить проблемы, а для того, чтобы порешить меня. Мотивировка здесь ясна как день: личная неприязнь. Пугало лишь одно: она была плюс-минус у всех.

«Документ», что они написали, можно прочитать в приложении. За пятнадцать минут обеденного перерыва на нем уже стояло больше ста двадцати подписей.

Цыплят по осени считают. Так же и вклад наставника: проявляется после. Каждый из нас состоит из дюжины осколков своих учителей: книг, родителей, педагогов.

Кажется, Юзефович задает всем один и тот же вопрос: «из чего вы состоите?» Конечно, имеется в виду литература, сформировавшая душу. Она же критик, о чем ей еще спрашивать? Вот и я хочу спросить вас об этом. Правда, не о книжках. А о тех, кто их задавал.

Моим классным руководителем была биологичка. Проводник в многообразие живого мира. Сама же она была львицей, как по гороскопу, так и по жизни. Такая же властная, яркая и высокомерная. И за все четыре года преподавания я усвоил лишь три ее урока. Три настоящих подарка, изменившие мою жизнь. Первый она дала, когда читала мое эссе. Кажется, оно было об эволюции. Вот и представьте: тишина, сидит класс и решает контрольную. Училка же, не теряя времени, проверяет домашнюю работу. То есть, те самые эссе. И тут она поднимает голову и смотрит в мою сторону. Я поймал ее пронизывающий взгляд и чуть ли не вжался в стул, как космонавт при перегрузках. Деятельную тишину прорвала одна единственная фраза: «Егор, я знаю, какую профессию тебе выбрать. Поверь, со стороны виднее. Ты будешь психологом». Ее комментарий просто ошарашил меня. «Я? Психологом? Да моя способность к эмпатии не больше горошины! Они же все шарлатаны! „Нарисуйте свою семью, если вы оказались в центре, то вы эгоцентрист!“ — чушь собачья!» — искрило у меня в голове. «Неужели не на что большее я не способен… Неужели она хотела меня оскорбить?!» Нет, не хотела. И оказалась права: через полгода я поступил в университет на «Психологическое консультирование и коучинг».

Второй урок заключался в принципах общения с людьми. Как-то раз она вызвала меня к доске. Это был семинар по опорно-двигательной системе человека. Из всей темы, пожалуй, я знал только ее название. Что ж, отказываться — глупо. Нужно попытаться вспомнить хоть что-то. С тяжким вздохом я встал из-за стола и пополз к скелету нашего классного Йорика. Самого неприхотливого обитателя школы.

Ответил я так себе: сбивчиво и нервозно. Но вместо того, чтобы просто поставить законное «три», она задала вопрос: «Как вы думаете, какую оценку Егору мне стоит поставить?» Конечно, он был обращен не в пустоту. С завидной тщательностью она задавала его снова и снова, пока не опросила всех моих друзей. Всех соратников и приятелей. Каждого она ставила перед этическим выбором: рискнуть репутацией и защитить друга, или сохранить лицо, но закрыть на меня глаза. Каждый раз она рассматривала людей как под лупой, пыталась дойти до сути. Как бы вскрывала и показывала мне, мол, смотри, с кем дружишь! Это было блестяще. Та режиссура, с которой она подходила к простому ответу у доски поражала. В ней и заключался урок, который я постарался усвоить: со всеми себя нужно вести подобно режиссеру. Режиссеру собственной жизни, ведь вся она — театр. Вся.

Про что был третий? Про достоинство. Как бы я не показывал обратное, подавленности моей не было предела. Вотум крепко шибанул меня по мозгам. И стоя в тот день перед ребятами на традиционном классном часе, я докладывал о работе Совета избегая этой шумихи с физ-матами. Мою речь про сроки и планы прервал гневный голос биологички: «Так, это понятно! Расскажи лучше про всю эту непонятную историю с петицией!» Пришлось рассказать. Ожидая неодобрения после изложенного, я даже опустил глаза, потупился в пол, как нашкодивший малыш. Но вместо этого я услышал:

— Из нашего класса кто-то замарался в этой… — она явно не находила цензурного слова, и я помог:

— Да, «вотум» подписало двое.

— И кто они?!

Я назвал. Весь ее накопившийся негатив обрушился на пухляша, о котором я вам уже говорил. Та, вторая, просто не пришла на классный час. Это было удивительно, но биологичка с явным презрением и разочарованием начала отчитывать пухлого парнишку. В ее картине мира подписать петицию против своего товарища — абсолютная вероломность. То, что просто несовместимо с человеческим достоинством. Она приняла мою сторону и нашла самые главные слова: «Егор, то, что сейчас происходит, совершенно нормально. Любой руководитель испытывает это. Поступок физ-матов — мрачное бескультурье. Тебе нужно быть выше этого. Помни, что и я, и твой класс поддерживает тебя!» Еще долго я возвращался к этим словам. Они каким-то магическим образом придавали сил. Набор букв, помогающий жить. И сквозь эту жизнь нужно пройти с достоинством, с высоко поднятой головой. Таков был ее последний урок.