Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Схожим характером отличался и старший сын Ли Лисаня, Жэньцзи. Скромный, с глуховатым тихим голосом, он вел себя очень вежливо, деликатно, по-конфуциански. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, в первую же встречу, поклонившись, сказал:

– Здравствуйте, мама!

Чем немало меня смутил. Какая я ему мама, если старше всего на четыре года!

– Может быть, он лучше будет обращаться ко мне по имени, Мин? – заметила я мужу.

Но он возразил:

– У китайцев так принято. Ничего страшного.

Зато младший сын, Жэньцзюнь (от Ли Ичунь), внешне очень похожий на Ли Лисаня, был человеком другого склада – категоричным, безапелляционным и с самомнением. Учился он хорошо и был в школе активистом гоминьдановской молодежной организации «Саньцинтуань». Собирался поехать учиться в Штаты, как стало модным в китайских интеллектуальных кругах после Второй мировой войны, но в это время пришло сообщение, что отец уже в Пекине и зовет его к себе.

В преддверии готовящихся наступательных операций на юге страны была организована тайная эвакуация детей и родственников коммунистического руководства – тех, кто еще находился в гоминьдановских районах. Жэньцзюню вместе с молодой женой организовали выезд через Гонконг, откуда они проследовали в уже освобожденный Шанхай, а затем в Пекин.

В нашем доме Жэньцзюнь повел себя по-хозяйски. Меня иногда шокировало его поведение. Привел без моего ведома свою мать на встречу с Ли Лисанем. А как-то раз, вернувшись домой, я обнаружила там Жэньцзюня с целой компанией друзей. Он меня не предупреждал, что готовится дружеская вечеринка, но нисколько не смутился при моем появлении. Остановил в дверях и начал просто выталкивать, приговаривая:

– Вы в столовую не ходите, там у меня друзья. Пойдите отдохните.

Это «отдохните» – «сюси-сюси», нередко звучащее в устах китайцев, меня раздражало.

Не знаю, на что рассчитывал Жэньцзюнь, приезжая в Пекин, но судьбу сыновей Ли Лисань решил быстро и просто. Учитывая, что русский язык становился все более востребованным, он обратился к Ане Чжао Сюнь, и обоих братьев, а также жену Жэньцзюня приняли в харбинскую школу русского языка. Вступительных экзаменов тогда не требовалось, только направление организации. Жэньцзи, имевшему ветеринарное образование, уже перевалило за тридцать, учился он старательно, но с напрягом. Русиста из него не вышло, но выручила классическая подготовка по китайскому языку – после окончания курса его оставили преподавать на факультете китайской филологии создававшегося Хэйлунцзянского университета. Там он и проработал всю жизнь.

Жэньцзюнь же с женой был направлен преподавателем русского языка в Даляньское военно-морское училище. Стать военным – это считалось престижным. Но большой карьеры он не сделал. В 60-х годах, когда у мужа начались неприятности в связи с ухудшающимися китайско-советскими отношениями, Жэньцзюня поспешили убрать из военного училища и перевели на гражданскую службу в провинцию Хунань, где его ждали дальнейшие испытания.

А в начале 50-х годов китайско-советские отношения благоприятствовали нашей семье. Когда в 1950 году из Нанкина приехала Ли Ли, дочь Лисаня от следующего брака с Ли Чуншань, то он посоветовал ей поменять специальность (она была уже студенткой) и поехать учиться в Советский Союз. «Даешь сталь!» – так звучал лозунг той эпохи, и Ли Ли направилась в Москву, в Институт стали и сплавов. Там она встретила свою любовь. Ее брак с товарищем по институту Чжи Шуэем оказался очень удачным. Они вместе уже более полувека, оба работали ведущими специалистами в Пекинском НИИ стали, вырастили двух успешных сыновей, вместе вышли на пенсию. Мы до сих пор часто встречаемся, и Ли Ли трогательно называет меня «мама». Меня это давно уже перестало смущать.

Несколько сложнее оказалось устройство старшей сестры Ли Ли по имени Ли Цзин. Она к тому времени уже успела окончить медицинское училище, работала медсестрой в бывшем гоминьдановском Центральном госпитале в Нанкине и была замужем за своим коллегой, молодым врачом-практикантом Гао Шэнпу. Ли Лисань предварительно расспросил Ли Ли о сестре: что она делает в бывшей гоминьдановской столице, кто ее муж – не гоминьдановец ли? И только убедившись, что все в порядке, велел Ли Ли написать сестре, чтобы она с мужем выбиралась в Пекин.

Как вспоминает сама Ли Цзин, когда она с грудным ребенком на руках (Гао Шэнпу из-за работы не смог приехать) позвонила у ворот нашего дома, в голове у нее была одна только мысль: как ее встретит отец, о котором она узнала всего пару лет назад. У нее, воспитанной в либеральной интеллигентной семье, язык не поворачивался сказать «папа» совершенно незнакомому человеку. Однако отец принял ее приветливо, попенял:

– Что же ты сама не додумалась ко мне приехать?

И тут же предложил ей не возвращаться в «гоминьдановское логово» Нанкин, а перевестись на новое место работы – в город Далянь.

– Далянь – старый освобожденный район, и политическая атмосфера там намного лучше, чем в Нанкине. Это будет полезно для твоего идейного воспитания, – пояснил он старшей дочери в духе идеологической терминологии того времени.

Надо отметить, что со своими старшими, чисто китайскими детьми, Ли Лисань общался так, как предписывала конфуцианская традиция и правила маоцзэдуновской эпохи, то есть поучал, наставлял, читал нотации – в общем, осуществлял идейно-политическое воспитание. Это был стиль семейного поведения, свойственный всем «ганьбу» – номенклатурному кругу. Чего нельзя сказать об отношении Ли Лисаня ко мне и нашим девочкам – здесь он вел себя как внимательный муж и любящий отец, отдыхая в общении с нами и не досаждая политическими лекциями.

Ли Цзин, как и все старшие дети, беспрекословно подчинилась отцу, но, проработав вместе с мужем какое-то время в Даляне, она все-таки вернулась в Нанкин, в военный госпиталь НОАК. Ли Цзин не захотела менять профессию медсестры и посвятила всю жизнь мужу, который стал известным хирургом-кардиологом в звании генерала медицинской службы, и пятерым сыновьям.

В 1949–1950 годах ко многим руководителям КПК в Пекин съезжались дети, раскиданные по стране в период подпольной или походной жизни родителей. Дети, которых оставляли совсем маленькими в чужих семьях или в лучшем случае отправляли к бабушкам. Были случаи и самозванства. Рассказывают, что к Мао Цзэдуну несколько раз привозили каких-то юношей, представляя их как самого младшего сына, рожденного Ян Кайхуэй, – Мао Аньлуна (родного брата Сережи и Коли), пропавшего при невыясненных обстоятельствах. Председатель отказался их признать. Попытку найти детей Председателя, отданных на воспитание в крестьянские семьи, предприняла их тетка – сестра его второй жены Хэ Цзычжэнь. Вопреки желанию Цзян Цин, она отправилась на поиски в отдаленные районы и погибла на горной дороге в автокатастрофе.