Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

После перемещения ЦК в город стало понятно, что без денег не обойтись. Начали выдавать какие-то деньги управляющим, которые занимались организацией питания и быта начальников. Что-то покупалось на рынке, пока не появились спецраспределители, в которых было все, и очень дешево. Но система снабжения оказалась черной дырой, в которую уходили бесследно огромные денежные средства. Было принято решение упорядочить расходы и перейти на систему зарплаты.

Ли Лисань, занимавший пост министра труда, со своей командой разработал восьмиразрядную систему зарплаты для рабочих по образцу советской. Для номенклатурных работников Орготдел ЦК установил 22 разряда (ранга). Высшая категория начиналась с десятого ранга. Мао Цзэдун, которому присвоили первый ранг, велел уравнять первый, второй и третий ранги. Таким образом, Ли Лисань стал получать по высшему уровню, ведь ему был присвоен третий ранг. (В Харбине у него был ранг генерала, а в Пекине – министра.) Интересно отметить, что при установлении ранга в учет принималась не только или не столько занимаемая должность, но и партийный стаж, и позиции, занимаемые прежде. Так как Ли Лисань находился в партийных рядах с 1921 года (в раннем издании Малой советской энциклопедии его назвали одним из основателей Коммунистической партии Китая), то, невзирая на клеймо «уклониста» в биографии, он был причислен к высшей партийной иерархии. Ранг у него был выше даже, чем у тогдашнего министра иностранных дел маршала Чэнь И, который стал членом партии на три года позже, в 1924 году.

Оклады, установленные в начале 50-х годов, продержались на этом уровне до самой «культурной революции». Единственные изменения в денежном исчислении произошли в связи с реформой 1955 года, когда страна покончила с ужасающей инфляцией, длившейся со времен гражданской войны, и перешла на новые дензнаки. 10 тысяч юаней превратились в 1 юань. Мао Цзэдуну хотели установить зарплату 500 юаней в месяц, но он велел снизить на 50 юаней, и, соответственно, всем другим рангам тоже снизили на такую же сумму – до 450 юаней.

В отличие от других партийных жен, которые тоже получали по рангам, я проходила по иному разряду. Партстажа у меня не было, и гражданство я сохраняла советское, так что, начиная с Харбина, сидела на зарплате, в счет которой одевала себя и девочек, платила деньги нашей русской няне. Другими хозяйственными средствами я не распоряжалась, этим занимался управляющий, и я в его дела не лезла.

В середине 50-х годов штат обслуги стал уменьшаться. Расформировали отделение охранников – их осталось всего двоетрое, а потом и вообще один человек. Упразднили должность управляющего, и денежными делами стала заведовать я. К этому времени начали взимать плату за дом, за коммунальные услуги и даже за использование казенной мебели, которая считалась арендуемой. Суммы были для нас небольшими: так, за комфортабельный особняк с нас брали 50 юаней в месяц. Но, с другой стороны, в то время на 25 юаней кормилась целый месяц рабочая семья.

Моя зарплата, не в пример Ли Лисаню, подрастала. Особенно когда меня по совместительству взяли консультантом в издательство «Народная литература», я в общей сумме стала получать почти столько же, сколько муж, и втайне этим гордилась. Денег нам, конечно, на все хватало, но практически ничего не оставалось. Промтовары в то время стоили дорого. Кроме того, мы любили приглашать гостей, собирать друзей, родственников. Нередко за стол садилось по двенадцать человек и больше. Ну и, конечно, у меня, как у всякой русской женщины, проявлялась неискоренимая потребность создавать уют, прикупать для дома какие-то вещи. Хотелось компенсировать упущенное за долгие годы безденежья и вещевого дефицита. Когда в конце месяца не хватало денег, я занимала «до получки» у нашей китайской домработницы или шофера Лао Гао, который был очень бережлив и свою небольшую зарплату зазря не тратил. Наша обслуга чуть ли не в лицо смеялась, что вот, мол, у начальницы такие деньги, а ничего не остается.

Неумение экономить, в китайском понимании, огромный недостаток для человека.

Когда мы только что приехали в Пекин, устройство, украшение дома на какое-то время стало для меня одним из важнейших дел. Недалеко от на с, рядом со старым Посольским кварталом, располагался огромный пустырь, на котором разместилась барахолка. Целые ряды ветхих палаток и развалов, где торговцы с утра раскладывали свой товар. Я очень любила бродить там, разглядывать фарфоровые вазы, наваленные грудами тарелки и чашки, непонятных старинных божков и прочий антиквариат. Все тогда было подлинное, о новоделе никто и не слыхивал. Но, к сожалению, я в китайском антиквариате не разбиралась и по большей части прикупала что-нибудь из посуды.

Когда возвращалась домой, нагруженная покупками, муж бросал на меня косые взгляды, которые отравляли мне всю радость. С юных лет Ли Лисань был врагом частной собственности, и это впиталось у него в кровь. Почему-то он считал себя вправе пользоваться казенной обстановкой, вполне удобной, кстати, но очень не хотел, чтобы я приобретала домашние вещи в свою собственность. А я любила время от времени заходить в русский комиссионный магазин, который держал татарин Мизгин, и присмотреть что-нибудь. И вот как-то раз я увидела там большой красивый сервант для посуды, которой к этому времени у меня набралось достаточно. Восемьдесят юаней на покупку у меня нашлись. Сервант привезли и поставили в столовой прямо напротив того места, где обычно садился муж. Я с замиранием сердца ждала, когда он скажет: «Это что такое?!» Так Ли Лисань выражал крайнюю степень возмущения. Но, видимо, он в те дни был очень занят какими-то рабочими мыслями, потому что в упор не замечал мое приобретение. Только через три дня остановил на нем взгляд и с усмешкой, но вполне спокойно спросил:

– Купила?

– Купила, – робко пробормотала я.

Муж больше не сказал ни слова. Пронесло!

Сервант этот до сих пор украшает столовую в моей квартире, напоминая о том случае.

С установлением народной власти практически весь Китай стал одеваться одинаково – в синие кители военизированного покроя, называемые «суньятсеновками» по имени Сунь Ятсена, который первым ввел их в обиход. В этом отношении партийная элита не отличалась от рабоче-крестьянской массы, разве что позволяла себе использовать шерстяной материал вместо хлопчатобумажного. Зимой, когда все облачались в неуклюжие ватные штаны и куртки и прикрывали головы бесформенными ватными шапками, нередко бывало трудно различить, где мужчина, где женщина.

С моей подругой Фифи произошел такой случай. Одетая как все, она шла по улице и вдруг услышала за спиной разговор двух советских командированных.