Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

В нашей семье драматически сложилась судьба одной из дочерей Лисаня – родной сестры Ли Ли и Ли Цзин. Как я уже писала в первой части, Ли Лисань, уезжая по требованию Коминтерна из Китая в конце 1930 года, оставил свою жену Ли Чуншань беременной в третий раз, с двумя девочками на руках. Как много позже мне рассказала Ли Ли со слов своей матери, Ли Лисань, понимавший сложности существования в нелегальных условиях, в соответствии с подпольной традицией предложил Ли Чуншань сразу после рождения ребенка отдать его в какую-нибудь рабочую семью. Что она и сделала. Малышку забрал партийный связной, и мать, которая вскоре была арестована, потеряла ее след.

Где-то в 1950 году к нам в Пекин пришло письмо из Шанхая с приложенной фотографией. На ней была изображена молодая девушка, одетая совсем не по-коммунистически – в пестром платьице «ципао» с разрезом на боку, прическа-«перманент» и напомаженный, ярко очерченный рот. Под руку с ней стоял молодой человек в европейском костюме с галстуком и с набриолиненными волосами. Девушка называла себя дочерью Ли Лисаня.

Встал вопрос – признавать или не признавать? Внешние приметы, особенно большой рот, характерный для всего клана Ли, говорили «за». Я даже сказала мужу: «По-моему, она похожа на тебя». Ли Лисань улыбнулся, но с ответом не стал спешить. Навел справки по линии орготдела ЦК, который отвечал за эти дела. Выяснилось, что девушка выросла в рабочей семье, ее приемный отец участвовал в революционном движении 20-х годов, но во время «белого террора» потерял связь с партийной организацией. Это считалось пятном в биографии. Но самое главное – девушка недавно вышла замуж (снимок был свадебным), и молодой человек на фотографии оказался «плохого происхождения», со сложными родственными связями, чуть ли не с Тайванем [97] В 1949 году на Тайвань бежали гоминьдановские чиновники и военные. . Ли Лисань подумал и не стал отвечать на письмо.

Прошло тридцать лет, и уже после реабилитации Ли Лисаня, сопровождавшейся публикациями в газетах, мне сообщили из орготдела ЦК КПК, что получено письмо от одной престарелой женщины, которая уверяет, что в 1931 году по поручению парторганизации занималась устройством дочери Ли Лисаня в приемную семью. Сообщала также, что эта дочь жива и поддерживает с ней контакт.

Сотрудники орготдела спросили у меня:

– Как быть? Вы будете ее признавать?

Я тут же посоветовалась с Ли Ли и передала это право ей. Через орготдел ЦК еще раз все перепроверили и подтвердили информацию. Ли Ли поехала на встречу с сестрой, которая звалась Се Чжипэй по фамилии своего приемного отца. Все прошло очень трогательно. Потом Чжипэй не раз приезжала ко мне в Пекин. Мы вместе побывали на кладбище, помянули ее отца. Чжипэй как-то спросила, не получали ли мы в свое время ее письма. Я ответила уклончиво – зачем бередить человеку душу? Хотя в приемной семье Чжипэй воспитывали как родную дочь, но мне думается, что у нее в душе остался болезненный след – ведь она так и не смогла увидеть в живых ни отца, ни мать. Тем не менее она до сих пор регулярно звонит мне и поздравляет с праздниками и с днем рождения.

После провозглашения республики у китайских руководителей начал складываться новый быт. Вначале он носил еще немало черт «военного коммунизма», оставшихся от прежних времен. Действовала система снабжения, когда все выдавалось из казенного кармана. При каждом начальнике существовала целая свита: охранники, повара, горничные, шоферы, секретари. В Харбине у Ли Лисаня было пятнадцать человек охраны – целое отделение. Во многих семьях имелось по четырепять нянек – по одной на каждого ребенка. При этом главной обязанностью нянек было держать маленьких детей на руках, не спуская с них глаз. А все прочее – чистота, порядок, санитария – не принималось во внимание. Детские комнаты напоминали казармы.

Естественно, всей этой ораве нужно было кормиться, а строгого учета вначале не велось. Гостей за государственный счет приглашали в неограниченном количестве. Как-то раз в Харбине я поинтересовалась, какую сумму в месяц мы проедаем, – ответ меня ужаснул. Чтобы потратить такие деньги, нужна была бы армия Гаргантюа. А мы с мужем ели хоть и хорошо, но не в три же горла! Как удалось выяснить, за наш счет питалась обслуга и охрана, хотя по правилам это не полагалось, ведь система снабжения основывалась отнюдь не на уравниловке. Жилье, питание, одежда – все блага распределялись бесплатно, но по рангам, которым придавалось большое значение. Помню, в Харбине Надя Перцева (Лю Фэнсян) очень обиделась и чуть ли не скандал устроила, когда ей по рангу определили меньше яиц, чем кому-то еще. Существовало три вида столовых: «малый котел» – для начальников высшего ранга и их жен, «средний котел» – для секретарей, помощников, руководителей среднего звена и прочих и, наконец, «большой котел» – для охраны и простой обслуги. Мы-то, как высший ранг, жили по потребностям, но большинство вокруг нас питалось плохо.

Летом 1949 года в Ароматных горах я воочию увидела, как работают эти «котлы». Столовые напоминали большие сараи с некрашеными столами и табуретками. Никакого намека на хоть какое-то желание украсить помещение, о скатертях даже и не слыхивали. Вообще в китайских домах столовым отводилось подсобное назначение – как правило, они размещались в темных комнатушках возле кухни. А кухня считалась грязным и неприличным для гостей местом. Когда я рассказывала, что в Москве нередко друзей принимают на кухне, людей это ужасало.

В нашем пекинском особняке я, само собой, разместила столовую рядом с гостиной. Так, как и предусматривалось первоначально архитектором, разделившим (или соединившим) эти две парадные комнаты прекрасной резной раздвижной дверью. Как-то раз, в середине 50-х годов, наш дом посетил новый начальник Ли Лисаня Ли Сюэфэн – человек образованный, но целиком воспитанный в китайской культуре. Осмотрев дом, который я с удовольствием ему показала, он был очень удивлен: «Как-то у вас все странно! Спальня маленькая, а столовая такая огромная. Я бы на вашем месте поменял их местами. Пробил бы дополнительную дверь во двор, и носить еду стало бы удобнее». (Наша спальня действительно располагалась в непосредственной близости к кухне, отделенной от основного здания двором.)

А меня, в свою очередь, удивляли другие вещи, например то, что многие дети не садились за стол с родителями, а шли питаться из «среднего» или даже «большого котла». Это среди партийной элиты считалось хорошим тоном: пусть дети живут как простые люди, не думают, что им положено то же, что и родителям. Может быть, эти рассуждения в чем-то и правильны, но мне казалось ненормальным такое разделение в семье. У меня бы кусок в горло не полез, если бы мои девочки питались в общей столовой кукурузными лепешками и соленьями. В нашей семье мы всегда обедали вместе.