Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

В начале 60-х годов меня пригласили в редакционную группу, готовившую к изданию четвертый том «Избранных произведений Мао Цзэдуна» в русском переводе. Первые три тома уже были изданы в содружестве с советскими китаистами. Но к тому времени дружба расстроилась, и пришлось китайской стороне заканчивать издание самостоятельно. За неимением специалистов взяли меня, и я снова оказалась в одной команде с Линь Ли, Фифи и другими старыми знакомыми.

Когда я смогла немного читать по-китайски, то попробовала помимо политической литературы переводить самостоятельно и художественную прозу – рассказы и очерки. Когда работала над первой книгой – о народной героине Лю Ху-лань, часто обращалась с вопросами к мужу, и мы вместе прорабатывали текст. Зато когда он брался за перевод с русского, то консультантом становилась я. Так, в 1956 году ему понравился рассказ, напечатанный в советской газете (кажется, он назывался «Три капли»), и Ли Лисань по своей инициативе перевел его.

Работать в стол не хотелось, и я пыталась пристроить свои переводы в советских издательствах. Как-то раз даже написала главному редактору журнала «Иностранная литература» Александру Чаковскому, но безрезультатно. Пробовала также поступить на заочное отделение Института востоковедения, но мне отказали по той причине, что я жила за границей. Я убедилась в том, что в Советском Союзе для меня пути закрыты.

Мое знание языка и русской литературы получило признание в Китае: мои переводы публиковали в русскоязычных изданиях, а с 1953 года меня пригласили в качестве консультанта в издательство «Жэньминь вэньсюэ» («Народная литература»), которое в тот период уделяло большое внимание переводам произведений русской литературы. Там собралась очень сильная плеяда переводчиков – Цао Ин, Е Шуэйфу, Сюй Лэйжань, группировавшихся в 40-е годы вокруг советского издательства «Эра» в Шанхае. Это были высокоинтеллектуальные люди, прекрасные знатоки и поклонники русской литературы. Дружеские отношения с ними у меня сохранились надолго.

Главным делом моей жизни была преподавательская деятельность, которая всегда увлекала меня.

Короткие два года преподавания в Харбине стали для меня первой ступенькой в русистике. Затем в Пекине я прошла долгий путь работы на всех уровнях – от начальных групп, которые учились произносить «а» и «о», до аспирантов и преподавателей, повышавших квалификацию. В 1952–1953 учебном году мне как раз дали такую группу, собрался очень сильный коллектив, из которого впоследствии вышли замечательные педагоги и профессора, ставшие моими коллегами.

В середине 50-х годов Институт русского языка переехал в новый кампус, за городскими воротами Сичжимэнь, где были построены и общежития, и столовые, и стадион. Набор расширился колоссально – в одном потоке набиралось по тридцать – сорок групп, а всего студентов было более четырех тысяч. Русский язык находился на пике популярности. При Институте было создано специальное отделение для языковой подготовки учащихся, направляемых в Советский Союз.

Китайские учащиеся того времени были идеальные, прямо сказать, золотые студенты. Никогда не шумели на занятиях, не опаздывали, внимательно слушали, аккуратно выполняли все задания. Работать с ними было одно удовольствие. Чувствовалась искренняя заинтересованность в успехе, волевое стремление к результатам. Некоторые до того дотошно приставали с вопросами, что приходилось объяснять и объяснять, а вопросы все сыпались без конца, пока, наконец, не выдерживали одногруппники: «Да хватит же! Ведь тебе все объяснили. Давайте продолжать занятие».

По утрам институтский парк гудел на разные голоса – студенты отрабатывали фонетику. Многие разгуливали, уткнувшись носом в зеркальце, но не для того, чтобы любоваться собой, а чтобы проверять артикуляцию, особенно при освоении такого неподатливого звука, как [р]. В итоге, вложив упорный труд, практически все начинали правильно и произносить, и говорить.

Но был такой случай, который меня поразил. На одном из первых занятий, когда мы начали повторять отдельные звуки, а затем слова, я вызвала новенького студента. Как только он открыл рот и начал читать по слогам: «Мама тут, Антон там», – я была просто очарована его голосом. У студента оказался очень красивый баритон и произношение необычайно точное, не требовавшее поправок.

– Вы случайно не поете? – спросила я его.

– Пою немного, – скромно признался молодой человек.

Это был Ван Цзяфэй, теперь – один из столпов нашего института, известнейший специалист в области русского разговорного языка, риторики и стилистики.

Студентов я всегда любила и старалась, чтобы на занятиях им было интересно. Никогда не стремилась «держать дистанцию», не боялась «потерять лицо». Не сидела, как палка, уткнувшись носом в книгу. Внимательно следила, как кто реагирует, соблюдая принцип «заставлять работать всех» – не только сильных, но и слабых. Для слабых я предлагала задания, которые им были по силам, а вот к концу урока, когда времени оставалось мало, всю тяжесть работы переносила на сильных – они помогали мне вытянуть урок и сделать все, что нужно было по плану. Если вижу, что ребята устали, пошучу, отвлеку внимание – они похохочут, и снова можно продолжать работу. Нотаций никаких не читала, а старалась больше подбадривать, вселять уверенность в их собственные силы, в перспективы работы. Некоторые мои пожелания, о которых я сама подзабыла, мои бывшие студенты запомнили на всю жизнь. Не так давно один из них, успешно проработавший в области журналистики всю жизнь, напомнил мне:

– А ведь это вы первая подсказали: «Вам надо стать журналистом-международником!»

В 1963 году пришло указание набрать учащихся рабочекрестьянского происхождения. Приехали ребята из дальних провинций, глухих деревень – оборванные, без обуви. Ходили по институту босиком. Потом им выдали верхнюю одежду, тапочки, одеяла. Я давно уже не работала с первым курсом и сама попросилась к ним – захотелось тряхнуть стариной. С первого же урока ребята мне понравились – живые, активные, занимались с интересом. Когда задавала вопрос, сразу поднимался лес рук. Как-то раз послушал урок преподаватель, работавший до меня, а потом удивленно сказал: «Я просто не узнаю группу. У вас поднимают руку даже те, кого я с трудом заставлял отвечать!» Я сочла эти слова большим комплиментом – ведь для педагога так важно втянуть в работу даже малоактивных.

На всю жизнь запомнилось то время, когда с 1 сентября 1950 года мне предложили работать с вьетнамцами. Это была очень интересная группа, точнее, две учебных группы – первые в истории Вьетнама, приступившие к изучению русского языка. Почему вьетнамская компартия выбрала для них местом учебы Китай, а не СССР – для меня так и осталось непонятным. Вьетнамские ребята прибыли в Китай конспиративно – в их стране шла война с французскими колониалистами. Шли много дней пешком, через джунгли, обычно по ночам. Днем отсиживались в зарослях, скрываясь от французских самолетов, которые выслеживали и расстреливали всякое движение в направлении китайской границы. На границе же их встретили, и самых младших, обессилевших от долгого пути, перенесли на себе китайские товарищи.