Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Сколько ценных для истории фактов вот так превратилось в пепел!

Характерной чертой китайского общества в 50–60-е годы были массовые кампании. Любые социально-политические и экономические задачи – будь то аграрная реформа, борьба с коррупцией или приобщение простых людей к санитарно-гигиеническим требованиям – все решалось с помощью агитации, пропаганды и мобилизации низов общества. «Линия масс» – так называл это Мао Цзэдун, он очень любил это выражение.

С середины 50-х годов массовые кампании пошли одна за другой. 1957 год ознаменовался движением борьбы против «правых». Зигзаги этой борьбы мне были совершенно непонятны: сначала людей призывали высказываться начистоту, «открывать сердце партии», благодарили за критические замечания в адрес партийных организаций, а потом вдруг наиболее искренних, болеющих душой за свою страну интеллигентов объявили «правыми антипартийными элементами». При этом, как и в Советском Союзе, сверху спускались разнарядки на отлов «правых», и если не набиралось нужное количество, то случалось так, что наиболее сознательные партийцы и комсомольцы предлагали себя в жертву, чтобы партийная ячейка могла выполнить задание. Слепо веря партии, они не предвидели, что их судьба будет сломана: пропустив через жернова «критики и самокритики», «правых» высылали в деревню или на периферию, «особо злостных» отправляли на трудоисправительные работы. Некоторые преподаватели и выпускники нашего института смогли вернуться в Пекин только в конце 70-х годов после реабилитации, среди них были и мои любимые студенты.

Нашу семью и большинство людей нашего круга эта кампания не задела. Из знакомых пострадала только Надя Перцева (Лю Фэнсян) из-за своего острого язычка – что-то она не так сказала или написала. Ей пришпилили ярлык «правый элемент» и перевели на работу из бюро переводов ЦК в провинциальный город Ухань. Можно считать, еще легко отделалась. Но после «борьбы с правыми» все стали осторожнее.

Некоторые кампании мне казались совершенно смешными и нелепыми, но по прошествии времени оказались результативными: например, кампания по борьбе с мухами, которая продолжалась довольно долго.

На агитационных собраниях призывали истреблять мух, раздавали мухобойки. Наши охранники с мухобойками в руках часами гонялись за своими жертвами, аккуратно складывая трофеи в бумажные коробочки и предъявляя их затем для учета. За определенное количество убитых мух полагалась премия – кусок туалетного мыла. К охоте за мухами подключилась вся страна, и в результате мухи действительно исчезли. Правда, как шутили советские специалисты, это было неудивительно: «Что стоит каждому китайцу убить по мухе? Глядишь, и полумиллиарда нет!»

Когда я после этой кампании села в поезд «Пекин – Москва», то заметила огромную разницу: на китайской территории мухи нам совершенно не досаждали, и, если какая появлялась, проводники вступали с ней в смертельный бой. Но стоило пересечь границу, как тут же тучей налетели родные российские мухи. Они жужжали, бились о стекла, и никто на них не обращал внимания. Даже у китайских проводников опустились руки, и они только время от времени для проформы лениво взмахивали мухобойками.

В 1958 году в разряд «четырех вредителей» помимо мух, комаров и крыс были включены и безобидные воробьи. Милые воробышки – чем они-то провинились? «Истреблять птиц – значит обрекать деревья на гибель. Кто же будет уничтожать червяков в городе и на полях?» – думала я. Но тогда было выдвинуто «теоретическое обоснование» обвинения во вредительстве – мол, воробьи в деревне главным образом поедают не насекомых, а зерно на полях, лишая крестьян урожая. Приводились даже какие-то цифры, статистические выкладки и тому подобное. Для уничтожения воробьев была продумана и тщательно спланирована грандиозная истребительная операция, в которую вовлекли всех жителей страны от мала до велика. Операция началась повсеместно в определенный день и час и продолжалась без перерыва с рассвета до самого вечера.

В то утро я проснулась от небывалого шума: у нас в саду и по всей окрестности гремели жестянки и железяки, вовсю заливались трещотки. Вдоль всех улиц стояли люди с кастрюлями, бачками, листами железа, на крышах фанз примостились махальщики с длинными палками, к концам которых были привязаны красные тряпки. На ветвях огромного дерева, спускавшихся из соседнего двора к нам в сад, наша обслуга подвесила большой бак, в котором мы обычно кипятили белье, и один из работников, вооруженный палкой, отчаянно колотил в его бока, как будто бил в боевой тамтам.

Посреди этого адского звона и треска над Пекином стайками метались обезумевшие воробьи. Они нигде не могли найти покоя: их выгоняли палками из-под стрех, шугали с деревьев, азартно отпугивали от крыш. Бедные птицы просто падали на лету от разрыва сердца. А если какой-нибудь обессиленный воробышек садился на землю, на него со всех сторон набрасывалась кричащая от восторга толпа. На этом и строился расчет – загнать воробьев до смерти.

После этой кампании город лишился птиц. В нем воцарилась странная и скучная тишина – ни пения, ни чириканья. И хотя через несколько лет воробьи были «реабилитированы» – выяснили-таки, что вреда от них нет, – но выжившие и потихоньку размножающиеся птички стали крайне пугливыми и молчаливыми: перенесенный стресс повлиял на их генетику, и несколько поколений воробьев напрочь лишилось голоса. Как, кстати, и старшее поколение китайской интеллигенции после 1957 года.

Борьба с «четырьмя вредителями» была всего лишь прелюдией к так называемому большому скачку 1958 года, когда Китай решил в кратчайший срок опередить промышленно развитые страны и вырваться в первые ряды по экономическим показателям. В ноябре 1957 года, во время поездки в Москву на Совещание коммунистических и рабочих партий, Мао Цзэдун услышал, как Хрущев на банкете стал хвалиться: «Мы через пятнадцать лет Америку догоним и перегоним!». Мао, не пожелав отстать, громогласно заявил: «А мы через пятнадцать лет догоним и перегоним Великобританию!»

Вскоре была сформулирована четкая задача: прежде всего догнать и перегнать Великобританию по выплавке стали. Между тем Великобритания тогда производила более двадцати миллионов тонн стали в год, а Китай – всего пять миллионов. Но китайцы решили в течение года во что бы то ни стало переплюнуть англичан. Металлургических заводов и комбинатов для этой цели, естественно, не хватало. И вот какому-то олуху пришла в голову мысль, что сталь можно плавить в так называемых малых печах доморощенным способом.

И тут началось какое-то безумие – «всенародная плавка стали». «Металлургами» стали все: рабочие всех профессий, учащиеся, преподаватели, служащие. Плавка велась на городских улицах, площадках, стадионах денно и нощно. Преподаватели и студенты нашего института по очереди заступали на ночные дежурства и приходили с утра на занятия измученные, с воспаленными глазами, в пропахшей дымом одежде. Делалось все это не из-под палки, а с огромным энтузиазмом, который увлекал самых маловерных. Даже вдова Сунь Ятсена Сун Цинлин выходила к доменной печи, которая была устроена прямо в саду ее огромной резиденции. Это был демонстративный жест поддержки и участия.