Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Я, как иностранная гражданка, была освобождена от участия в этой кампании. Но однажды меня вместе с советскими специалистами повезли на экскурсию в пригород. Здесь на огромном открытом пространстве перед нами предстало скопище примитивных сооружений, похожих на фантастический башенный город. Это были пресловутые «малые доменные печи». Около них копошились сотни людей, которые что-то вывозили, подносили, бросали в открытые дверцы. Из недр печей вырывалось адское пламя, высвечивающее усталые прокопченные лица. Клубы дыма, рассыпая искры, поднимались к небу. Впечатление было потрясающее.

Но я – не металлург, а человек, совершенно не искушенный в производстве, – все-таки подумала: «Если так просто варятся чугун и сталь, то какого черта нужны все эти домны, мартены, разное дорогостоящее оборудование?»

Я начала приставать к нашим экскурсоводам:

– Скажите, а вот то, что выходит из этой печи, годится хоть на что-нибудь?

Мои сопровождающие отворачивались, мычали что-то нечленораздельное. Наконец кто-то тихо признался:

– Даже лопаты гнутся, если их сделаешь из этого варева!

Я ужаснулась: тогда зачем все это? Сизифов труд!

Вместо того чтобы заниматься сельскохозяйственным трудом, крестьян сгоняли варить сталь. Часть из них отправляли в горы искать руду. В некоторых районах действительно нашли какие-то куски руды, лежавшие на поверхности. По крайней мере, об этом победно рапортовали газеты. Но, конечно, подобные «геологоразведочные работы» не могли обеспечить сырьем многомиллионную массу сталеваров. Тогда развернулось движение по сбору металлолома. В ход пошло все, что можно было собрать. У нас на Бэйцзигэ сняли литые чугунные ворота и заменили безобразными деревянными. Особенно старались школьники. Сын Ани Чжао Сюнь, восьмилетний активист, схватил прелестный медный столик старинной работы и поволок сдавать в утильсырье. Хорошо, мать остановила его прямо в дверях и с трудом, но вырвала-таки фамильную вещицу из рук сознательного пионера. Дело кончилось страшным ревом, но столик был спасен. И такие сцены разыгрывались во многих семьях.

В деревнях отнимали у крестьян их единственное богатство: чугунные сковородки, медные чайники, выкапывали из земляного пола казаны, в которых готовилась пища. Но еще хуже было то, что ради металлургической кампании крестьяне были оторваны от полей в самый разгар земледельческих работ, и сельское хозяйство рухнуло.

«Большой скачок» охватил всю страну. Помимо варки стали звучали призывы к всеобщему новаторству. На предприятиях это выражалось в том, что технически неграмотные люди (а таких было большинство) пытались осуществить свои бредовые идеи, искренне принимая их за «техническую революцию». Так, например, на ткацкой фабрике решили изменить технологию набивки тканей, отказавшись от медных валиков («медь – это так дорого!») и заменив их более дешевыми керамическими. Сделали новый агрегат, но выяснилось, что керамические детали настолько утяжелили его, что он вообще перестал двигаться. А в бюро переводов ЦК за неимением другой техники решили реформировать пишущие машинки и долго бились над тем, как заставить их работать от ножного привода.

У советских специалистов, работавших в Китае, такие новшества вызывали смех, а иногда и возмущение: «Зачем оборудование ломаете?» Но в целом отношение советских специалистов ко всему происходящему было двойственным. Одна немолодая женщина, преподававшая в нашем институте, откровенно поделилась со мной своими мыслями:

– Подчас этот «большой скачок» не имеет смысла, но это же энтузиазм! И я хорошо помню подобное – дни нашей молодости, первые пятилетки, когда мы так же рвались строить, созидать. Плохо ли, хорошо, но созидать.

В голосе ее звучало сочувствие.

Но многие встречали начинания «большого скачка» с иронической усмешкой: «Все скачут».

Наш факультет что-то отставал в этом «скакании», и однажды всех преподавателей, и советских в том числе, пригласили поучиться передовому опыту на собрании другого факультета, где студенты, изучающие албанский язык, собирались рапортовать о своих достижениях. Взъерошенные, с воспаленными от бессонных ночей глазами, они с гордостью объявили о том, что не спали три дня и три ночи и составили первый в истории китайско-албанский словарь.

О таких трудовых достижениях в то время говорили: «Запустили спутник». Это модное выражение пошло от запуска первого советского спутника Земли, вызвавшего в Китае общее воодушевление. Теперь китайцы, не желая отставать, тоже запускали свои «спутники». Вообще дух состязательности, желание вырваться вперед, опередив Советский Союз, иногда откровенно вырывались наружу. Помню, мне как-то позвонил старый приятель И Диншань (Сева Врубель) и восторженно заявил:

– Лиза, ты знаешь, мы в коммунизм вступим раньше, чем Советский Союз!

В его голосе звучала такая детская наивность и радостная убежденность, что я не стала вступать в полемику. Если человеку хочется верить – пусть верит! Тогда ведь и Хрущев утверждал, что Советский Союз вот-вот вступит в коммунизм. А тут китайцы возьмут и обскачут его! Такое было настроение. Ведь все и вправду верили в коммунизм.

Приблизить его осуществление должны были народные коммуны.

Помнится, когда в первой половине 50-х годов в Китае проводилась кооперация сельского хозяйства, я удивлялась, насколько безболезненно она проходила по сравнению с Советским Союзом. Но теперь настала пора испить горькую чашу и китайскому крестьянству.

Не довольствуясь простой коллективизацией, Мао Цзэдун выдвинул идею создания новой социальной структуры – народной коммуны, где все подлежало обобществлению – и производство, и быт, и личная собственность. Коммуна должна была взять на себя не только экономические, но и административные функции, стать базовой ячейкой нового общества. Мао лично посетил первые коммуны и провозгласил: «Народная коммуна – это хорошо!»

По замыслу создателей, народные коммуны должны были продемонстрировать всю мощь раскрепощенного коммунистического труда, стать мостом в коммунистическое общество. В газетах наперебой писали о небывалых достижениях тружеников сельского хозяйства. Публиковались фотографии: улыбающаяся коммунарка с огромным кочаном капусты в руках, старик-крестьянин с небывалой величины початком кукурузы и тому подобное. Лозунг партии «Дерзать в мыслях и в работе» интерпретировался самым фантастическим образом. Например: «урожайность земли зависит от дерзания человека», «сколько задумаешь, столько и соберешь».

Одним из самых популярных новаторских починов в деревне стали так называемые загущенные посевы. Я видела эти «агрокультурные достижения» во время экскурсии в коммуну. Ахала вместе со всеми при виде сочных кочанов китайской капусты сантиметров пятидесяти в диаметре (позднее выяснилось, что на один такой показательный огородный участок уходил весь запас удобрений). Но, когда нас привели на поле и показали на огромное зеленое пространство, сказав, что это пшеница, я не поверила: