Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Специалистов называли «советскими старшими братьями». Отношение к ним было самое сердечное. И, надо сказать, они его оправдывали: работали самоотверженно, с душой – не за деньги, а за совесть. В большинстве своем они оставили о себе очень хорошую память.

В середине 50-х годов в Пекине часто можно было услышать русскую речь. В старом Посольском квартале на главной торговой улице Ванфуцзин постоянно мелькали русские лица.

Улица Ванфуцзин была вожделенным местом для советских женщин, здесь они могли купить самые невероятные для себя вещи: кожаные куртки, шелковые халаты, шерстяные кофточки, фарфоровую посуду и золотые украшения – все, что давно уже исчезло с прилавков в Советском Союзе. Всю зарплату своих мужей (а она была немалая по тем временам – 400 юаней) женщины тратили на разное барахло. Недаром среди советских школьников в Пекине ходило такое шутливое стихотворение:

Китайский сервис, еще не утративший навыков частного предпринимательства, охотно подстроился под новых клиентов. В каждом магазине были продавцы, говорившие по-русски. Висели вывески на русском языке, порой весьма курьезные, например, «Сапог и шляпа». А в меню, которое предлагалось в гостинице «Пекин», значилось: «Клубники со сливкой».

В языке, которым пользовалась советская колония, также возникали забавные изменения. Никто из специалистов и их жен, даже если они приезжали на три – четыре года, китайским языком не занимался и не думал обучать детей (а вот, кстати, в эмигрантской школе был такой предмет – китайский язык). Для общения с водителями, персоналом гостиниц применялся своеобразный «пиджин» – исковерканные на русский лад китайские слова: тунджик (товарищ), куня (девушка, горничная), чифанить (кушать, есть), цобать (идти) и тому подобное. Эти слова склонялись, спрягались, обрастали приставками и ласкательными суффиксами (кунечка, поцобали, прицобали, почифанили и т. п.) – словом, входили в местное русское наречие. Школьники говорили друг другу: «Опять Сашка лянгу (двойку) схватил!» Женщины жаловались: «Вчера был чифан (банкет), и муж у меня наганьбэился (напился)». А я своими ушами слышала, как в рейсовом автобусе, возившем советских людей по городу, кто-то крикнул: «Тунджик, маманди! Две суляньские мадамы цобают» («Товарищ, подожди! Две советские женщины идут»).

В целом за исключением работы советские люди в Китае продолжали жить изолированной жизнью, сохраняя в своей колонии советские порядки, специфику своего быта. На работу специалистов возили на персональных машинах, а для поездок в город имелись рейсовые автобусы со специальными маршрутами, на которые садились только советские. Работали советские партийные и комсомольские организации, месткомы. По субботам в клубе при посольстве и в залах гостиничных городков демонстрировали новые советские фильмы, устраивали танцы, вечера художественной самодеятельности, торжественные собрания, посвященные ноябрьским и первомайским праздникам, а под Новый год – елки для детей. Китайцы в этих мероприятиях не участвовали. В летнее время детей отправляли в пионерский лагерь на морские курорты в Даляне, Циндао или Бэйдайхэ. А жены выезжали туда же в дома отдыха. Роскошные немецкие виллы в Циндао были заставлены кроватями и напоминали не то общежитие, не то коммуналки.

Командированных специалистов советские власти держали в узде. За дисциплиной и соблюдением правил поведения следил ГУПС (Главное управление по делам специалистов). Учителя в советской школе грозили шалунам: «Будете так себя вести, в ГУПС пожалуюсь!» И это действовало и на детей, и на взрослых. Эксцессы, связанные с пьянкой, аморалкой и тому подобным были крайне редки. Помнится, в советской школе произошел неприятный инцидент, когда группа подростков побила парковые фонари в гостинице «Дружба» и увела покататься чужой велосипед. Этих ребят вместе с родителями тут же выслали на родину.

По идеологическим соображениям строго запрещалось пользоваться таким распространенным в Пекине видом транспорта, как рикши. Считалось, что это «наследие колониализма», «эксплуатация человека человеком». Такая «эксплуатация» каралась немедленной высылкой на родину. В советской колонии бытовал такой анекдот: «Как быстрее всего попасть из Пекина в Москву?» – «Садитесь на рикшу».

С другой стороны, внешние контакты специалистов тоже находились под контролем. Запрещалось самостоятельно общаться с китайцами и тем более ходить к ним в гости. Этот запрет распространялся и на меня, хотя я была советской гражданкой. На фоне подчеркнуто уважительного отношения к специалистам я особенно остро ощущала себя гражданкой «второго сорта». К нам, женам китайцев, в советском консульстве относились холодно и, по-моему, даже с пренебрежением. Ни на какие мероприятия не приглашали и вообще старались отмахнуться от наших проблем. И паспорта у нас были другой формы, не такой, как у командированных. Назывался этот документ даже не паспорт, а «вид на жительство за границей», и, в отличие от заграничного паспорта, не давал права свободного возвращения на родину. Для этого нужно было получать специальную визу на въезд, и оформление занимало несколько месяцев. Этого я никак не могла понять: почему я, такая же гражданка СССР, как приезжие специалисты, работающая не меньше и не хуже их, почему я не могу поехать в родную Москву когда захочу? C какой стати меня еще должны проверять и давать разрешение (а могут и не дать!)? Меня это до глубины души обижало.

В советско-китайском конфликте история рассудит, кто прав, кто виноват, и ответственность, может быть, поделит поровну между сторонами.

Период 50-х годов сейчас нередко называют «медовым месяцем» советско-китайской дружбы, но фактически безмятежных отношений никогда не было. Про Сталина и Мао Цзэдуна я уж не говорю – о том, что они явно не доверяли друг другу, написано много. С приходом Хрущева дело, казалось, повернулось к лучшему. Во время своего первого визита в Пекин Хрущев пел дифирамбы Мао Цзэдуну, называя его «великим сыном китайского народа». Усилилась экономическая помощь со стороны Советского Союза, были выведены войска из Даляня и Люйшунькоу (Порт-Артура), увеличилось число специалистов и вообще советских людей, приезжающих в Китай. Простые люди были этому искренне рады и верили, что «русский с китайцем – братья навек».

Невидимую для посторонних глаз трещину в «нерушимой дружбе» провел ХХ съезд КПСС, на котором Хрущев без предварительного согласования с братскими партиями обрушился на Сталина. Руководство КПК молча приглядывалось к тому, что происходит. Ли Лисань ездил куда-то читать документы съезда и разоблачительные материалы о Сталине. Для него, пережившего сталинские репрессии, ничего особенного в них не открылось, но теперь можно было спокойно говорить о том, что он сидел в советской тюрьме.