Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Я замерла ошеломленная. Это был гром среди ясного неба. «Повторяется Югославия?» – мелькнула тревожная мысль.

В свое время при разрыве отношений с Югославией Советский Союз в приказном порядке отозвал всех своих граждан. Но произнести эту страшную фразу вслух я не решилась. Мои советские знакомые тоже находились в полной растерянности, не зная, что и думать.

И действительно, в течение очень короткого времени – двух недель или месяца – всех специалистов (а их было тысяч десять) с семьями поспешно вывезли из Китая. Пассажирских поездов не хватало, и на советской территории людей со всем нажитым в Китае скарбом грузили на открытые платформы. Так они и ехали, обдуваемые ветром своей Родины, оставляя в Китае невыполненные контракты, недостроенные заводы, незавершенные проекты.

Никита Хрущев рубанул с плеча и этим вбил кол и в без того натянутые отношения между двумя странами. Советское присутствие в Китае катастрофически уменьшилось. Опустели гостиницы «Дружба», «Международная», перестали показывать советские фильмы. На многолюдной улице Ванфуцзин уже нельзя было встретить ни одного русского лица.

В СССР бытовала версия о том, что это Китай выгнал советских специалистов. Когда при мне начинались такие разговоры в Москве, куда я приехала летом 1961 года, я решительно опровергала эти утверждения. Я знала, что специалистов провожали чуть ли не со слезами на глазах, и те, тоже расстроенные, обнимались со своими китайскими коллегами и выражали надежду, что смогут вернуться. Вернуться им не пришлось, но большинство сохранило прекрасные воспоминания о Китае.

Конечно, китайские руководители были крайне возмущены – ведь их бросили в тяжелое для страны время. Вдобавок еще Хрущев, невзирая на критическое состояние китайской экономики потребовал возвращения задолженности по кредитам, в счет которых поставлялись вооружения для китайской Добровольческой армии в период Корейской войны. Война была выиграна ценой гибели десятков тысяч северокорейских солдат и сотен тысяч китайских добровольцев. Дорогой ценой досталась эта победа.

«Неужели пролитая кровь дешевле оружия!» – недоумевала и негодовала я.

В ответ Мао Цзэдун заявил: «Затянем пояса, но все кредиты вернем!» Из голодающей китайской деревни в сторону советской границы направлялись составы с рисом, мороженым мясом, отборными яблоками – всем тем, что даже город давно не видел. А на границе их встречали придирки советских таможенников, которые нередко отказывались принимать или просто выбрасывали «бракованные» продукты на глазах у оголодавших китайских железнодорожников, вызывая слезы возмущения и бессилия.

Рядовые китайцы вначале не знали, как далеко зашли противоречия между партийными элитами двух стран. Но отзыв специалистов был зловещим признаком. Меня очень тревожило, не дойдет ли дело до разрыва дипломатических отношений, как это произошло в инциденте с Югославией. Приставала с этим вопросом к мужу. Он отмалчивался, избегая каких-либо прогнозов. Возможно, и сам был дезориентирован происходящим. Но в семейном плане поспешил принять решительные меры.

Как раз в это время, в конце лета 1960 года, из Москвы вернулась Инна. Она только что окончила школу с золотой медалью, но написала, что не собирается поступать в советский вуз, хотя ей это ничего не стоило, ведь медалисты принимались без экзаменов хоть в МГУ. Ли Лисань был очень рад решению дочери и просил наших друзей Аню Чжао Сюнь и ее мужа Хуан Ижаня, работавшего тогда советником Посольства КНР в Москве, поддержать Инну и помочь ее возвращению. Иннино патриотическое письмо он специально показал всеми уважаемой авторитетной партийке Шуай Мэнци, заместителю заведующего орготделом ЦК, как доказательство нашей семейной лояльности.

У Инны в то время был советский паспорт, и мне, по совести говоря, не хотелось, чтобы она возвращалась: рассчитывала, что дочь закрепится, осядет в Москве и для меня в случае чего откроется отступной ход. В этом вопросе мы с мужем впервые за долгие годы разошлись во мнениях. Едва Инна прибыла домой, как Ли Лисань тут же предложил ей поменять гражданство, пояснив, что в настоящей ситуации ей так будет удобнее. Дочь, для которой отец был непререкаемым авторитетом, не раздумывая согласилась, даже не посоветовавшись со мной. Ли Лисань все быстро устроил через своего секретаря. Инне не пришлось никуда ходить: в Министерстве общественной безопасности (МОБ), которое решало такие вопросы, сказали, что по китайским законам гражданство определяется с восемнадцати лет, а так как Инна еще несовершеннолетняя (ей было семнадцать) и по отцу естественным образом является китаянкой, то никакой проблемы нет и не было. У нее просто забрали советский паспорт.

Тем не менее нашлись «доброжелатели», которые стали распространять слухи, что Инна втайне сохранила советское гражданство. Этим вопросом заинтересовался орготдел ЦК. Как вспоминает секретарь мужа Ли Сышэнь, в июне 1961 года Ли Лисань поручил ему обратиться в МОБ, чтобы получить справку о сдаче советского паспорта, а затем передать ее в Орготдел ЦК, в руки Шуай Мэнци. Дело было замято.

Возращение дочери стало еще одним якорьком, удерживающим меня в Китае. Я прекрасно понимала, что меня ждет, если я вдруг приму решение вернуться в Москву, – одинокая старость без мужа, без детей, без привычной работы. Аллу, как несовершеннолетнюю, вообще бы в тех условиях не выпустили на ПМЖ за границу. Путь назад для меня закрывался.

В других смешанных семьях дело обстояло по-иному. Советско-китайский конфликт острым ножом перерезал семейные нити.

Распался многолетний брак Гуйского (Чжан Сичоу) и Любы Позднеевой. Все эти годы они жили раздельно, наезжая друг к другу в гости. Люба, которая стала известным китаистом, профессором МГУ, не желала бросать работу в Москве, но все время обещала, что переедет к мужу, как только выйдет на пенсию. Для нее грянул гром, когда Гуйский в письме предложил оформить развод. В мае 1962 года Люба приехала в Пекин в составе делегации Общества советско-китайской дружбы в надежде, что что-то можно спасти. Гуйский устроил по случаю ее приезда банкет в ресторане, собрав всех старых друзей. Но атмосфера на обеде была невеселая: все понимали, что это прощание. Вскоре после этого они расстались.

Многие женщины, проживающие в Пекине, потихоньку стали собираться на родину. Одной из первых заволновалась румынская еврейка Анна Капеллер, выбившая себе после войны советский паспорт на основании того, что родилась в Черновцах на Буковине, с 1944 года вошедшей в состав СССР. Муж ее, Се Вэйцзинь, занимал пост начальника штаба ВВС. Сын Мидон, закончив с медалью советскую школу в Пекине, поехал учиться на физфак МГУ как командированный китайский стипендиат. Учился он хорошо, но, когда летом 1960 года приехал домой на каникулы, обратно его не выпустили. После отзыва советских специалистов вышло негласное постановление ЦК КПК, по которому запрещалось направление в СССР на учебу детей ответственных работников. Мидона зачислили в лучший китайский университет Цинхуа, но он сказался больным и тянул время дома. Анна обивала пороги, добиваясь разрешения на выезд в Советский Союз вместе с сыном. И добилась-таки! Старые знакомые У Сюцюань и Чэнь И не устояли перед ее настырностью. В 1961 года Анну и Мидона выпустили в закрывающуюся щелку. Муж сказал ей: «Уезжай, а то будет еще хуже!»