Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Видимо, это чувствовали многие. Уехала жена Севы Врубеля Таисия с маленькой дочкой, за ней Женя Гомберг, жившая в Китае с 1948 года. Моя русская приятельская компания все больше редела. Одной из последних уехала в 1964 году Надя Руденко (жена Чжан Бао). Она заявила, что как член КПСС оставаться в Китае больше не может. Остались некоторые русские женщины помоложе, однако во время «культурной революции» их всех насильно выдворили, а мужей заставили оформить развод.

Чувствуя неладное, летом 1961 года я напросилась в краткосрочную поездку к родственникам в Москву. Разрешение тоже дал сам Чэнь И. Я взяла с собой четырнадцатилетнюю Аллу, а Инну в связи с состоявшимся переходом в китайское гражданство брать было неудобно. Ли Лисаню не очень хотелось отпускать меня, но я его упросила, аргументируя тем, что в дальнейшем, может быть, станет еще сложнее выезжать. Так оно и случилось. Следующее мое посещение Москвы состоялось только спустя 25 лет, в 1986 году.

Жить в Китае, имея на руках советский паспорт, становилось все труднее. Наша семья всегда служила барометром, по которому можно было определять погоду в советско-китайских отношениях. Теперь атмосфера неуклонно сгущалась. Все предвещало грозу.

Уже после неприятных событий в профсоюзе и отставки в Министерстве труда Ли Лисань стал реже общаться со старыми товарищами. Прекратились его визиты в Чжуннаньхай, участие в тамошних танцевальных вечерах, посещение закрытых киносеансов. Путь в «высший свет» нам был заказан.

Исключение составил Чэнь И. С Ли Лисанем они подружились в молодости, когда их на одном корабле депортировали из Франции за революционную деятельность. Оба любители шашек-го (традиционных китайских шашек), они всю дорогу коротали время за доской. А вокруг собирались группы болельщиков, оживленно обсуждавших игру: за Ли Лисаня «болели» хунаньцы, а за Чэнь И – его земляки сычуаньцы. Сохранилось воспоминание о том, что как-то раз, когда Ли Лисань стал проигрывать (вообще-то они с Чэнь И играли на равных), он, разозленный комментариями наблюдателей, схватил доску и швырнул в море. Где они потом нашли другую – не знаю.

В 1955 году Чэнь И, назначенный вице-премьером Госсовета и министром иностранных дел, переехал в Пекин (до этого он был первым коммунистическим мэром Шанхая, а в 1955 году получил еще и звание маршала) и возобновил дружеское общение с Ли Лисанем. Нередко приглашал нас к себе, и мы отправлялись в его особняк (так называемый Дом № 8) в Дунцзяоминьсян, вместе смотрели зарубежные фильмы в домашнем кинозале. Как-то раз позвонил: «Нам только что привезли крабов самолетом с юга. Приезжайте!» Свежие крабы в Китае – большой деликатес, особенно по осени, когда они жиреют. В Пекине из-за проблем с транспортировкой в то время их было сложно достать. Едят их чаще всего приготовленными целиком на пару, макая в соус. За столом у Чэнь И меня поразили изысканность и изящество поедания этого деликатеса, который мы с мужем тоже любили. Маршал так умело отделял съедобные части, складывая «отходы» в панцирь, что под конец на тарелке осталась только аккуратная горка, в то время как передо мной громоздились в беспорядке крабьи ноги, клещи и прочие обглодки.

Несмотря на высокое воинское звание и солидный военный опыт, Чэнь И ни в коей мере не был солдафоном. Получивший прекрасное образование, высокоинтеллигентный человек, в общении он был живым и добродушным. Любил посмеяться, пошутить. Помню, как-то придя к нам домой, он «отловил» Инночку, загородив своей крупной фигурой проем двери, и начал приставать:

– А ну-ка скажи, ты китаянка или иностранка? Не скажешь – не выпущу!

В отличие от Ли Лисаня, он овладел французским языком и, прежде чем окончательно уйти в революцию, даже занимался переводами французской литературы. При встрече со мной галантно здоровался: “Bonjour madame”. Пользуясь своим дипломатическим статусом, позволял себе пофрантить – носил не просто европейский костюм, но даже пижонскую бабочку, ходил в берете со стеком в руке и модных темных очках, резко выделяясь среди синих «маоцзэдуновских» кителей. В 60-е годы он одним из первых в Пекине пересел с советского ЗИСа на западный шестиместный мерседес (второй такой автомобиль взял себя мэр Пекина Пэн Чжэнь).

Жена Чэнь И Чжан Цянь, миловидная изящная женщина, в свое время была актрисой, как и Цзян Цин, но, в отличие от супруги Председателя, обладала мягким характером и в политику не рвалась. В 50-е годы она изучала русский язык в нашем институте, увлеклась художественным переводом, даже на какое-то время вошла в штат издательства «Народная литература». Помню, она переводила «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Александра Островского, «Русский лес» Леонида Леонова. Приходила ко мне с вопросами, и я охотно ее консультировала. Они с Чэнь И были прекрасной дружной парой. Опережая события, скажу, что, когда Чэнь И безвременно скончался от рака в начале 1972 года, Чжан Цянь, сама неизлечимо больная, разобрала его рукописи и подготовила сборник его стихотворений, что в обстановке «культурной революции» было крайне непросто. Сборник переписывался от руки и расходился втайне. Чжан Цянь, умершая от рака в 1974 году, не успела увидеть его издание.

Чэнь И сохранял прямодушие и верность человеческим чувствам, невзирая на политическую многоопытность, а может быть, и благодаря ей – ведь он пережил множество внутрипартийных чисток и имел на их счет собственное мнение. В этом смысле у них с Ли Лисанем было много общего, что, наверное, их и сближало, преодолевая разницу в положении. Чэнь И по-военному не боялся брать на себя ответственность, не прятался в кусты. В обстановке советско-китайского конфликта, когда над нашей семьей уже сгустились самые страшные подозрения, он хотя и перестал приезжать к нам домой, но продолжал встречаться с Ли Лисанем на «нейтральной территории», в гостинице «Пекин», где, улучив свободный часок, как и прежде, садился с ним за игровую доску. В 1962 году, когда Инна сдала вступительные экзамены в Пекинский институт иностранных языков, находившийся в то время в ведении МИДа, директор института, наш старый знакомый Гуйский (малодушный человек, между прочим), отказался ее принять под тем предлогом, что институт, мол, ведомственный, полусекретный, а у абитуриентки мать (то есть я) советская гражданка. А ведь я много лет работала у него же в том самом институте! Ли Лисань при встрече рассказал обо всем Чэнь И, и тот не задумываясь отреагировал:

– Что за дело! Почему нельзя принять? Конечно, можно!

Инну приняли, и, как я полагаю, для самого института это оказалось приобретением.

Последняя встреча старых друзей произошла в мае 1966 года, уже под раскаты грома надвигающейся «культурной революции». Для Ли Лисаня эта дружба была действенной моральной поддержкой, а со стороны Чэнь И – настоящим проявлением гражданской смелости. Но, к сожалению, так вели себя очень и очень немногие.