Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

С начала 60-х годов в доме все реже звонил телефон, перестали появляться гости. Бывало, даже при встрече в парке хорошие знакомые обходили нас стороной, делая вид, что не замечают. Вокруг нас, как в далекие 30-е годы, вновь образовывался вакуум. «Боже мой, – думала я, – как это все знакомо!»

Рядом оставались только самые близкие: Аня с мужем, Линь Ли, Граня.

О Гране (Аграфене Ефимовне Гусаковой) хочется рассказать побольше. Это была простая русская женщина родом из-под Медыни. Молоденькой девушкой приехала в Москву, устроилась ткачихой на фабрику. Подрабатывала поденной работой – уборкой и стиркой на дому. Так она очутилась в Капельском переулке в квартире китайца Чэнь Чанхао, в то время работавшего вместе с Ли Лисанем в издательстве «Иностранный рабочий» редактором и переводчиком в китайской секции. Чэнь, живший холостяком, был намного старше Грани, но китайцы всегда смотрятся моложе своего возраста, а Чэнь к тому же выглядел эффектно: высокий, худощавый, с красивыми чертами лица. Прекрасно говорил по-русски. Очень скоро они поженились, а в мае 1945 года, накануне Дня Победы, у них родился сын Виктор.

В это время я и познакомилась с Граней. Голубоглазая невысокая толстушка-хохотушка сразу привлекла меня своей душевностью и открытостью. Прекрасная хозяйка, она радушно встречала всех, кто появлялся в доме. У Чэня любили собираться китайцы из издательства, которые подолгу играли в свою любимую азартную игру мацзян. Ли Лисань тоже к ним присоединялся. Граня никогда не выражала неудовольствия, даже если гости засиживались допоздна, наоборот, подкармливала их, ставила на стол угощение. Пусть скромное, ввиду военных времен, но от души.

В Москве Чэнь Чанхао жилось неплохо. Он много переводил с русского на китайский, занимался составлением Русско-китайского словаря, который его прославил. Гонорары получал приличные. С Ли Лисанем его связывали приятельские отношения, однако насторожил один случай. После того как они вместе перевели роман А. Н. Степанова «Порт-Артур», Чэнь Чанхао, получив всю сумму гонорара, ни копейкой не поделился с Ли Лисанем, а муж по своей деликатности не стал к нему обращаться.

Меня, помнится, немного удивляло: почему интеллигент Чэнь взял в жены такую простушку с четырьмя классами сельской школы за спиной? Когда Ли Лисань советовал ему: «Устрой Граню учиться», – он пожимал плечами: «Зачем?» Мои китайские подруги судачили, что ему просто нужна была бесплатная домработница. Граня действительно всю себя посвятила мужу и дому. Когда Чэнь Чанхао в 1952 году принял решение вернуться в Китай, она не раздумывая поехала с ним.

Чэнь Чанхао простили его прошлые политические «грехи» (во время Великого похода он был активным сторонником «раскольника» Чжан Готао и, как утверждали, вместе с ним даже пытался арестовать Мао Цзэдуна), присвоили ранг заместителя министра и назначили заместителем начальника бюро переводов при ЦК КПК. Гране дали работу машинистки в том же учреждении.

Мы часто ездили друг к другу в гости, проводили воскресные дни, катаясь на лодке в Летнем дворце, вместе встречали праздники. Я очень подружилась с Граней. Аня Чжао Сюнь ревниво спрашивала: «Ну что ты в ней нашла? С ней даже поговорить не о чем!» Конечно, с Граней я не могла вести беседы о литературе, поэзии, театре, как с Аней, но мне нравились ее непосредственность, веселый нрав, выразительность и меткость народного языка, который был ей свойственен. Она несла в себе настоящую русскую душу, ту русскость, которой мне в Китае недоставало.

Однако своего сына Витю в русскую школу она не отдала. Когда я поинтересовалась почему, Граня пояснила: «Чэнь не позволяет». Я очень удивилась: неужели Чэнь, будучи известным переводчиком, не понимает важности изучения русского языка? Но, видимо, объяснения лежали не в этом поле.

Вначале домашняя жизнь Грани казалась вполне благополучной и устойчивой. Но когда Китай вступил в период политической «турбулентности», ее семейная лодка начала раскачиваться, а потом и вовсе раскололась. В 1957 году в бюро переводов началась кампания против «правых элементов», появились дацзыбао [106] Дацзыбао (букв. «газеты больших иероглифов») – рукописные стенгазеты критического содержания. в адрес руководства, и Чэнь Чанхао тут же «заболел». Полежав недолго в Пекинской больнице (китайской «кремлевке»), отпросился на лечение в Циндао и там задержался на несколько лет. По-настоящему к работе он так и не вернулся. Циндао оказался роковым рубежом в отношениях Грани с мужем. Хотя она несколько раз в году ездила к нему, но было очевидно, что они отдалялись друг от друга. В 1961 году вообще произошла некрасивая сцена: не успела Граня приехать, как Чэнь фактически прогнал ее. Граня вернулась в Пекин в слезах, подозревая, что у нее появилась соперница. Бедняжка, ей и на ум не приходило, что могли быть и другие причины!

Впрочем, и я видела поначалу только бытовую сторону. Аня и Линь Ли меня предупреждали: «Ты не говори Гране что попало – она ведь по простоте своей все рассказывает Чэню». (Чэню они изначально не доверяли.) Но мне нужно было выговориться, и я откровенно поверяла Гране свои сомнения в отношении «большого скачка», народных коммун и разных других перегибов – все то, что не смела раскрыть мужу, зная, что встречу его неодобрение. Как выяснилось позднее, Граня без всякой задней мысли действительно пересказывала Чэню наши разговоры, а он все это мотал себе на ус, но Гране никак не комментировал.

Видя нараставшее напряжение в отношениях Грани с мужем, Ли Лисань на правах старого друга не мог оставаться в стороне и весной 1960 года написал Чэнь Чанхао письмо, укоряя его в том, что он неправильно ведет себя (видимо, имея в виду связь на стороне):

«Твое поведение с Граней совершенно неоправданно, коммунист не поступает так по отношению к жене. Не думай, что твой семейный вопрос можно решить таким примитивным способом, потому что решать его в конце концов будешь не ты, а партийная организация. Поразмысли обо всем хорошенько. По возвращении на родину ты работал не так уж и много, зато увяз в скандальной проблеме. Могут ли о тебе хорошо думать товарищи?»

Но такие увещевания на Чэнь Чанхао не подействовали – скорее, он воспринял их как скрытую угрозу. Когда советско-китайский конфликт резко обострился и «тайные сношения с заграницей» стали пугать, Чэнь Чанхао решил одним ударом убить двух зайцев – обелить себя и потопить меня с Ли Лисанем. Он написал объемистое письмо, в котором использовал и извратил все, что знал или слышал о нас, но еще больше прибавил своих вымыслов, сдобрив их политической риторикой, и через доверенного человека передал эту «телегу» в Пекин, в ЦК партии. В этом клеветническом письме он прямо называл меня «ревизионисткой», ведущей «антикитайскую пропаганду» и завлекающей на «ложный путь» людей, например, Граню. И, что было еще подлее, он утверждал, что я якобы регулярно посещаю советское посольство с целью передачи секретной информации, а Ли Лисань меня к тому поощряет, поддерживая таким образом «тайные сношения с заграницей».