Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Муж так описывал свои впечатления от Пекина:

«Лизочка, моя милая! Приехал опять в “город-красавицу”, конечно, с совершенно другим чувством. Да, город действительно красивый, хотя гоминьдановские мерзавцы его мучили, изуродовали и испортили, он стал грязным, но все-таки он красивый. Вчера с одним товарищем гулял в одном из известных садов (парков), в котором гоминьдан разместил свои войска в течение двух месяцев. Как его испортили! Поля с многими разными цветами превратили в площадь для обучения солдат. Красивые павильоны превратились в солдатские казармы. Для того чтобы вычистить и вывезти грязь и конский навоз, городское правительство мобилизовало 500 рабочих, которые работали в течение 7 дней. К счастью, остались елки [93] Правильнее: туи. , много-много елок тысячелетнего возраста. По одному этому можешь представить себе, какой это красивый парк!

Очень жалею, что не уговорил тебя приехать вместе со мной. Если бы ты была здесь, я мог бы с тобой гулять целый день, так как живу, как гость, работы мало. Но сегодня уезжаю дальше. Возможно, вернусь через 10–15 дней. Тогда, думаю, смогу послать кого-нибудь к тебе, чтобы проводить тебя сюда. Вероятнее всего, я буду работать здесь. Конечно, это еще не окончательно.

Как Аллочка и Инночка, не болеют ли они? Вчера мне приснилось, будто бы они болеют, и ты измучилась, похудела очень. И сейчас очень беспокоюсь.

Пока до свидания. Целую тебя крепко. Твой Мин».

Был конец марта 1949 года, когда в Харбине появился посланец Ли Лисаня (его секретарь) и известил, что нужно спешно собираться: едем в Пекин. Дело в том, что в Харбин прибыл спецпоезд, на котором китайская делегация транзитом через Советский Союз направлялась в Стокгольм на Всемирный конгресс сторонников мира. В составе делегации, которую возглавлял Го Можо, находился и Сяо Сань – поэт, широко известный в СССР под псевдонимом Эми Сяо. Участник первого съезда советских писателей, он имел широкие дружеские связи в литературных кругах. В 30–40-е годы все его стихи переводились на русский язык, часто даже известными поэтами, такими как Михаил Светлов, Сергей Михалков. Ли Лисань общался с Эми Сяо в Москве и познакомил меня с ним и его женой Евой еще в 1935 году, до нашей свадьбы.

У Эми с Евой была очень романтическая история. Ева, еврейка по происхождению, бежала с родителями из Германии после прихода к власти Гитлера. Они осели в Швеции (брат Евы впоследствии стал дирижером Шведского королевского оркестра). Ева занималась фотографией. В 1935 году, движимая любопытством, она отправилась в турпоездку в СССР и на берегу Черного моря случайно познакомилась с молодым китайским поэтом. Живой, энергичный, он привлекал внимание женщин. Почти не имея языка для общения, они стали мужем и женой. В Москве они жили в хороших условиях, в писательском доме в Лаврушинском переулке. Я полагаю, что Ли Лисань водил меня к ним в гости в показательных целях.

Но, когда начались наши печально известные московские перипетии, мы потеряли друг друга из виду. За это время много чего произошло. Ева успела родить двух сыновей, причем одного в Москве, а другого в Яньани, куда она последовала за Эми Сяо в 1940 году. Приезд иностранки привлек общее внимание. В тех достаточно еще демократических условиях Ева вместе с мужем запросто ходила в гости к Мао Цзэдуну и другим давним друзьям Эми Сяо (Эми дружил с Мао Цзэдуном еще в школьные годы). Но потом у Евы с Эми что-то расклеилось, она забрала обоих мальчиков и на попутной машине уехала через Синьцзян в СССР. Застряла в Чимкенте, так как уже шла война. Эми остался в Яньани, потеряв связь с Евой.

Спустя четырнадцать лет, когда я снова встретилась с ним в Харбине, Эми Сяо выглядел по-прежнему – моложавый, живой, подвижный, с тонкой ниткой усиков на верхней губе и по-русски говорил все так же свободно. Мы долго по-дружески беседовали. Эми мучали сложности в семейной жизни. Он завел другую семью, у него родились еще два сына (ему везло на мальчиков), но, видимо, сердцем тянулся к прежней любви.

Помню, в беседе со мной он обронил такие слова:

– Как хорошо, Лиза, что вы вместе с Ли Мином!

По привычке он назвал Ли Лисаня его московским именем. Похоже, что в глубине души у Эми вызревало какое-то решение. Как потом выяснилось, во время пребывания с делегацией в СССР он нашел-таки Еву и привез ее и обоих сыновей обратно в Китай.

Через несколько дней делегация борцов за мир, пересев на другой поезд, отправилась дальше, к границе, а мы стали грузиться в опустевший спецпоезд: вывозились последние оставшиеся в Харбине семьи ответработников.

Не хотелось мне покидать насиженное гнездышко, но делать нечего, ехать было надо, раз представилась такая редкая возможность. Регулярное сообщение с Пекином еще не было налажено. Из окна вагона я видела, как приводились в порядок железнодорожные пути, наводились временные мосты взамен разрушенных во время войны.

Поезд полз долго – суток двое – трое. Приехали в Пекин поздно вечером. Сошли на старом вокзале, который находился в самом центре города у Передних ворот (Цяньмэнь). Трудно было толком разглядеть что-нибудь в темноте при тусклом уличном освещении. Помню только, что через ворота в стене мы въехали на какую-то улицу, где за оградами стояли красивые здания европейского типа. Как позже выяснилось, это был посольский квартал Дунцзяоминьсян, обнесенный в то время отдельной высокой стеной с железными воротами и способный благодаря этому выдерживать осаду, – как то и случилось в начале ХХ века, во время «боксерского восстания» [94] Крестьянское восстание против иностранного вмешательства (1898–1901). Отряды восставших называли себя «Ихэтуань» («Отряды гармонии и справедливости») или «Ихэцюань» («Кулак во имя справедливости и согласия»). Символом движения был сжатый кулак, поэтому иностранцы называли повстанцев «боксерами». .

Автомобиль вскоре остановился около подъезда четырехэтажного здания – это был отель «Шесть держав» («Люго фаньдянь») – имелись в виду Великобритания, Франция, Россия, Германия, США и Япония, те самые страны, которые послали свои войска для подавления восстания крестьян-«боксеров». В память об этом и был назван отель. Владельцем его был англичанин.

На следующее утро, вскочив с постели, я подбежала к окну: мне не терпелось посмотреть на город. Отдернула плотную штору, и моим глазам представилось неожиданное зрелище: нескончаемый поток велорикш, тянувшийся по улице. В Харбине такого не было, там ходили трамваи, ездили извозчики. А в Пекине велорикши были основным видом транспорта, если не считать единственного громыхающего трамвая, который, пройдя по улице Дундан, пересекал площадь Тяньаньмэнь, затем сворачивал на Сидан, а потом двигался по северной стороне города, замыкая круг, который и по сей день называется первым городским кольцом. Многие уже не помнят, почему.