Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Позднее дом, именовавшийся «Виллой Двойной чистоты», разрушили. И зачем, спрашивается? От него остались лишь контуры фундамента, которые я воспринимала как символическое пепелище истории. Однако предприимчивость времен рыночной экономики возродила этот дом, уже в приукрашенном виде. В комнатах поставили несвойственную им мебель, изменили планировку и даже потолки сделали выше. Виллу открыли для публики за определенную плату. Здесь же можно увидеть маленькую фотоэкспозицию, относящуюся к 1949 году. Меня приятно удивило и обрадовало, что на нескольких групповых снимках вместе с Председателем Мао виден и Ли Лисань, одетый, как и все, в «суньятсеновку» из хлопчатобумажной ткани. На этот раз его не заретушировали, как это делалось раньше на исторической фотографии, где Ли Лисань стоит бок о бок с Мао Цзэдуном на трибуне в день провозглашения КНР.

Все-таки история должна оставаться такой, какой она была в действительности, и не следует ее подправлять.

Официально Китайской Народной Республики пока еще не существовало. Но на всех парах шла подготовка к ее провозглашению.

На конкурсных началах разрабатывались проекты герба и государственного флага, разворачивалась организационная работа по проведению торжественной церемонии на площади Тяньаньмэнь, которая должна была состояться 1 октября. Дата была выбрана неслучайно: помимо того, что осень – лучшее время года в Пекине, само название месяца имело символическое значение. Октябрь созвучен Октябрьской революции, залпы которой «донесли до Китая марксизм-ленинизм» – эту цитату Мао Цзэдуна тогда все знали наизусть.

Тяньаньмэнь – ворота Небесного спокойствия – издревле считались священным местом, открывавшим путь в сердце Запретного города. Не всякий смертный имел право ступить на площадь перед этими воротами, и даже допущенный туда должен был передвигаться ползком по вымощенной каменными плитами дороге, которая вела к главному входу в императорский дворец Гугун. По обеим сторонам дороги росли старые деревья, кажется, акации. Их срубили тогда же, в 1949 году, готовясь к устройству массового митинга в честь провозглашения Народной Республики. Через год по специальному решению Политбюро снесли и фундаментальные кирпичные арки, которые с восточной и западной стороны замыкали Тяньаньмэнь. Ничего похожего на прежнюю площадь Небесного спокойствия не осталось, кроме самого дворца. Ничто в мире не вечно.

В середине сентября 1949 года в Пекине собрались представители всех слоев общественности на официальное открытие первой сессии Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК). Очень большое внимание уделялось участию так называемых демократических партий – небольших политических организаций, которые отвернулись от Гоминьдана и создали единый фронт с КПК. Уговорили приехать из любимого ею Шанхая вдову Сунь Ятсена Сун Цинлин. На пекинском вокзале ее встречал сам Мао вместе с ведущими деятелями Компартии. Был среди них и Лисань.

Ли Лисань участвовал в работе НПКС во главе делегации профсоюзов Китая. 30 сентября НПКС утвердил состав первого Народного правительства, в которое вошли и руководители демократических партий. Ли Лисань, как я уже говорила, занял пост министра труда. К провозглашению Народной Республики в назначенный срок все было готово.

И вот знаменательный день наступил. Погода, как и предполагалось, выдалась великолепная. Небо было безоблачно синим, солнце сильно припекало. Мы заблаговременно выехали из дома. Детей с няней и бабушкой еще накануне завезли в гостиницу «Пекин», из окон которой они могли смотреть на торжественное прохождение войск и красочные колонны демонстрантов.

На площади муж меня оставил, чтобы подняться на верхнюю правительственную трибуну над воротами императорского дворца. А мое место было внизу, на левой гостевой трибуне, где находились не очень многочисленные иностранные гости, в том числе и советские.

Советская делегация, прибывшая на празднование, была не правительственная и не партийная, а имела всего лишь статус культурной. Чрезвычайный и полномочный посол СССР находился в то время еще на самом юге Китая, вместе с остатками армии Чан Кайши. В данном случае Сталин решил строго соблюсти все дипломатические приличия. Хотя следует сказать, что СССР стал первым государством, признавшим новорожденную республику. За этим не замедлила последовать цепочка признаний всеми странами социалистического лагеря. Что касается Запада, то для установления отношений с ним (за исключением нескольких государств) потребовалась целая четверть века.

Советскую культурную делегацию возглавлял Александр Фадеев, стяжавший славу в Китае романом «Молодая гвардия». Его заместителем был Константин Симонов, писатель не менее известный. Кто тогда не читал его книгу о Сталинградской битве «Дни и ночи»! Оба советских писателя находились на трибуне, и меня с ними познакомили. Здесь же стоял и Эми Сяо, сопровождавший их во время пребывания в Китае.

Фадеев показался мне сдержанным, немногословным. Симонов тоже держался как-то скованно и был не менее скуп на слова. Таков был, видимо, советский эталон поведения, не допускавший раскованности, свободы общения во время пребывания за границей. Да и к тому же деликатность момента (признание – непризнание?), размытость статуса вынуждали к особой осторожности. К слову сказать, меня поразила совершенно белая голова Симонова и его изможденный вид. Он выглядел не по возрасту пожилым, а ведь тогда ему не было и сорока.

И Фадеев постарел. Мне он помнился совсем другим, каким я его увидела то ли в 1928, то ли в 1929 году, когда девчонкой проходила производственную практику в издательстве. Фадеев был тогда уже известен как автор романа «Разгром», прекрасного, правдивого произведения, а также сборника рассказов, среди которых мне запомнилось одно название – «Свадьба моей жены». Оно показалось мне очень забавным. А сам Фадеев, несмотря на свою известность, оказался совсем молодым и скромным. Он забежал в издательство к какой-то приятельнице и ждал ее, прислонясь к косяку двери, в своей рыжей куртке из вывороченной телячьей шкуры. Многие носили тогда такие куртки.

Теперь мы стояли рядом в этот необыкновенный день. Трибуны на площади Тяньаньмэнь были заполнены до отказа. А сама площадь была черным-черна от людских голов. Но никакого беспорядочного движения не наблюдалось: все стояли рядами, очень плотными, и терпеливо ждали. Солдаты образовали заградительную цепочку, и перед трибунами оставалось широкое пространство для прохождения войск и демонстрантов.

И вот настала долгожданная минута: на правительственной трибуне появился Мао Цзэдун в сопровождении своих соратников и лидеров демократических партий. Воздух взорвался громовыми аплодисментами. Рукоплескала вся площадь. Но вдруг в какой-то момент, словно по команде, воцарилась тишина. Всех переполняло сознание торжественности и значительности происходящего.