Виктор Корж - Запас прочности

— Теперь держись мористей, командир. Нужно выйти из Данцигской бухты так же незаметно, как мы в нее проникли. Через час всплывем.

Неожиданно обнаружилась низкая изоляция у мотора кормовых горизонтальных рулей. Пришлось принять срочные меры. Вообще каждый день что-нибудь да начинает хандрить. Едва управились с мотором горизонтальных рулей, поднялась температура носового подшипника главного гребного электромотора левого борта. И так без конца…

Пункт по наведению наших подводных лодок на эскорты противника располагался недалеко. Возглавлял его капитан 2 ранга П. А. Сидоренко, с которым все мы были хорошо знакомы. Работал пункт наведения хорошо. Мы в этом уже убедились.

16 марта Паланга сообщила, что из Пиллау через наш квадрат фашисты ведут какое-то судно под сильным охранением. И действительно, в три часа утра мы обнаружили конвой. Атака не получилась: на нас ринулись миноносец и катер, едва ушли от них.

17 марта снова выходили в атаку. Когда сблизились, увидели, что это быстроходная десантная баржа. Отвернули.

18 марта в 10.00 радисты приняли донесение о противнике. Приняли мы его с опозданием: эскорт прошел мимо нас три часа назад. Догнать его мы не сумели бы. К тому же в той стороне, куда ушел эскорт, послышались взрывы. Видно, кто-то из наших соседей крепко насолил противнику, и тот теперь не жалеет бомб. Всего за полчаса насчитали 216 взрывов.

Вечером, когда мы были в надводном положении, снова получили донесение. Теперь времени было достаточно, чтобы не торопясь подготовиться к встрече. Старший лейтенант Прибавин все чаще выскакивал на мостик. Я тоже поднялся туда. Наблюдателем носового сектора левого борта стоял наш доктор Воробьев. Небо прояснилось, но на горизонте дымка. Луна скрылась минут пятнадцать назад, поэтому сразу стало темно. Чтобы не пропустить противника, ходим широкими галсами, пересекая предполагаемый курс каравана.

— Слева восемьдесят градусов — огонь! — доложил Воробьев.

Мгновенно все бинокли повернулись туда.

— Лево на борт! Полный вперед! — оживился командир.

Сняв рукавицы и зажав их под мышкой, комдив потирает руки.

Старший лейтенант Прибавин, чуть слышно чертыхнувшись, мигом исчез в люке. Через две минуты он снова появился на мостике и что-то вполголоса доложил командиру.

Приложив бинокли к глазам, Орел и Могилевский долго всматриваются. Огонь четко виден на горизонте. Если раньше он чуть просматривался сквозь дымку, то теперь даже я его отчетливо вижу невооруженным глазом.

— Не может быть… — вслух произносит командир.

— Честное слово! — доказывает Прибавин.

— Ну-ка, проверьте по глобусу, — приказывает Могилевский. Прибавин снова ныряет в люк.

— В чем дело, командир? — осведомился комдив.

— Да вот штурман выясняет, что за огонь мы обнаружили. Не по тому пеленгу он открылся.

— Так что же это?

— Похоже, что это звезда.

— Звезда?

— Это Венера, — весело доложил Прибавин, едва высунув голову из люка.

— Доктор, ты что же это нам «венерическую атаку» устроил? — В голосе командира и смех, и гнев.

Ложимся на прежний курс.

— Ничего, Михаил Афанасьевич, — успокаиваю я расстроенного лекпома. — Не такое еще бывает…

— Ну огонь, да и только, — оправдывается Воробьев.

Через десять минут он же обнаружил на горизонте пять силуэтов кораблей.

— О, это они! — восклицает командир. — Принять главный балласт, кроме средней группы. Лево руля! Стоп дизеля!

Ныряю в люк, чтобы помочь внизу Долгополову.

Ночные атаки — дело трудное. Тяжело определять расстояние ночью на море, когда вместо транспорта виден какой-то расплывчатый призрак. Мне всегда почему-то кажется, что этот неясный силуэт колеблется, дрожит, а иногда странно подпрыгивает, и вижу я его ясней тогда, когда смотрю не на него, а чуть в сторону.

Выпускаем две торпеды и ныряем на глубину.

Взрывов нет. Промазали…

В стороне прошумели винты миноносца. Будет бомбить или не будет?.. Шум винтов миноносца снова послышался, но уже по другому борту.

— Ищет, — предположил Русин.

— Пускай поищет, — сказал Орел. — От миноносца-то мы увильнем. Гораздо хуже отрываться от катера: он более маневренный.

Миноносец ушел догонять караван, и мы через полчаса снова всплыли. Но до рассвета больше никого не встретили.

Закончив зарядку аккумуляторов, еще полчаса ходили в надводном положении, вентилируя батарею и отсеки. Затем прозвучал сигнал «Срочное погружение».

Со своего излюбленного места я отлично видел, как дружно загорелись лампы сигнализации открытия кингстонов. А сигнализация открытия клапанов вентиляции срабатывала почему-то в замедленном темпе. Лампочки кормовой группы вовсе не зажглись.

— Передайте в седьмой отсек: открыть клапан вручную! — крикнул я, видя, как нарастает дифферент на нос.

Секунды идут, а сигнализация не срабатывает. Долгополов и Огурцов бросились к клапанам воздушной станции, чтобы подать воздух в магистраль при помощи ручного редукционного клапана.

Дифферент дошел уже до 30 градусов, а вентиляция кормовых цистерн все бездействует.

— Стоп моторы! Оба средний назад! — подал команду командир.

Дифферентомер уже показывает 46 градусов.

Наконец сигнальная лампочка вентиляции кормовой группы зажглась. Лодка стала выравниваться.

— Запросите седьмой отсек, почему так долго не открывали вентиляцию вручную, — распорядился я.

Оказалось, что при дифференте матросам не так-то просто было дотянуться до пневматической машинки, расположенной высоко под подволоком, переключить клапана и, действуя съемным рычагом, открыть их.

— Кто виноват в таком большом дифференте? Что произошло? — строго спросил командир.

— Замерз автоматический редуктор и не сработал при падении давления, — доложил Николай Сергеевич.

— Куда это годится? Нужно следить за исправностью систем! — сердится командир.

— Осмотреться в отсеках! — приказал Долгополов.

Последствия обычные. Я мог заранее сказать, что и где придется исправлять и проверять. Пролит электролит, сдвинулись торпеды, выплеснулось масло из подшипников главных гребных электромоторов. Что-то свалилось, что-то просыпалось…

Замерзание редукторов — явление обычное, особенно в холодную погоду.

Весь день устраняли последствия аварии.

А всплыли вечером — на море шторм. На повороте корабль вдруг провалился кормой между двумя огромными волнами. Нос лодки поднялся, потом с размаху грохнулся вниз. Из первого отсека по переговорной трубе донесся голос матроса И. А. Мединского:

— Ломает крепления носовых горизонтальных рулей! Шпиндель вырвало!

Случилось именно то, чего я больше всего опасался. Когда прибежал в первый отсек, увидел страшную картину разрушения. Все наши труды обращены в прах. На палубе — груда искореженной стали. Шпиндель, освободившийся от цепких оков бугелей и массивных подпорок, разрушил все наше хитроумное сооружение. Затем, глубоко нырнув в направляющую трубу, заклинился в крайнем положении.