Александр Рыбин - Современный кочевник (дневник на Дороге)

Тогда же я услышал истории, как геологи и газодобывающие компании губят хрупкую экосистему тундры. От их вездеходов оставались шрамы, незаживающие годами. Для прокладки газопроводов уничтожались тысячи квадратных метров пастбищ. Уничтожались многовековые святилища, кладбища-хальмеры. Ненцы хоронили мертвецов в деревянных ящиках, сложив туда имущество умершего. Ящики выставлялись, не закапывались, на родовых кладбищах. Геологи и газовики грабили кладбища. Мертвецов топили в болотах или, страшное кощунство для ненцев, закапывали.

Ненецкие женщины - в цветастых длиннополых платьях, не обремененные избыточным весом. Вели себя свободно. Вмешивались в разговоры. Но ели отдельно. После мужчин. Переставив низкий столик на свою, правую, сторону чума.

В колыхающемся свете северного сияния мы с Олегом возвращались в Аксарку. Хотя могли бы остаться у кочевников. Гость может прожить в чуме, сколько ему необходимо. Закон тундры. Он гораздо надежнее, чем Конституция Российской Федерации, которую меняют в зависимости от прихотей каждого нового президента.

Близкий Афганистан проявляется в Душанбе. Дни афганской культуры с завидной периодичностью, саммиты по примирению в Афганистане, афганские беженцы и наркотики. Беженцы легко и скоро встраиваются в новую жизнь. Их женщины быстро сбрасывают чадру. Их девушки и дети навязчиво просят европейского вида мужчин и женщин, женщин, конечно, чаще, сфотографироваться вместе. Молодые афганцы без особого труда вплавляются в местные криминальные группировки. Или, наоборот, становятся самыми успешными учениками или студентами.

Антон привез афганскую анашу. Ко мне, на Гиссарскую. Выпускаем дым в открытые окна на балконе. Говорим о музыке. О прошедшем пару часов назад концерте швейцарских реперов. В театре Маяковского. Собралась вся душанбинская la boheme. Иностранцы, местные русские и татары. Почти не было таджиков. Я и Антон попытались зацепиться за каких-нибудь, хоть чуть-чуть симпатичных, девушек. Не получилось. После концерта Антон поехал за анашой.

Анаша сталкивает меня с четвертого этажа на Гиссарской в Мазари-Шариф. Северную столицу Афганистана. Куда я ездил полгода назад.

Мазари-Шариф бурлил вокруг самого мазара. Мечети-захоронения. По версии европейских историков, там хранились кости Заратустры. Мусульмане-шииты верили, что в мазаре прах их пророка Али.

Радиально-концентрический город. От центра, мазара, расходились улицы во все стороны, как лучи от солнца. От многоэтажных стеклянно-каменных зданий центра город переходил в одноэтажные глинобитные кишлаки окраин. В кишлаках стреляли. Американские и немецкие военные сидели на своих базах недалеко от мечети-захоронения. В город выезжали либо на броневиках и в сопровождении афганских военных, либо выходили патрулями. Закованные в бронежилеты, щитки, в громоздких касках, обвешанные средствами связи и оружием. Этакие штурмовики Империи на планете бородатых хоббитов.

Ко мне, безоружному, запыленному, с тяжелым рюкзаком за спиной, подходили разновозрастные афганцы. Мужского пола. Многие владели русским или английским языками. Спрашивали, нуждаюсь ли я в помощи, как сюда попал. Узнав, что я - русский, хвалили Россию, говорили, что при "шурави" в их стране жилось куда лучше, чем при американцах, сейчас. Строились школы, больницы, заводы. Американцы же строят лишь дороги, чтобы быстрее перемещать свои армии. И убивают много мирных жителей, женщин и детей.

Вокруг мазара бурлил базар. Торговали всем, из-под полы и оружием. Меняли любую валюту. Ковры продавали метрами, поспорить о цене - обязательное условие. Прилавки перекрывали тротуары. Люди ходили по проезжей части. Заунывная вязкая музыка и портреты Ахмад-шаха Масуда вдоль улиц.

Хаотичное, но без аварий, автомобильное движение. Старенькие "Москвичи" и "Жигули" и новые Тоуot'ы и Nissan'ы. Свистел полицейский. Движение замирало, и через образовавшуюся пустоту проходила колонна хорватской бронетехники. Хорваты держались за черные пулеметы, осматривались через них по сторонам. Впереди иностранцев ехали два-три джипа с местными солдатами. Замыкали колонну еще два-три джипа с местными. Песочного цвета пикапы Ford. Крупнокалиберные пулеметы установлены на крышах.

Я приехал в Мазари-Шариф, чтобы посмотреть воюющую 30 лет страну. Но для местных и оккупационных властей, на случай, если задержат, имелась "официальная версия визита". Я собираюсь посетить город Балх - 20 км западнее Мазари-Шарифа. Один из древнейших городов на планете. Родина Заратустры. Руины древнего Балха сохранились в пригороде современного Балха. Меня таки задержали афганские чекисты. Когда приехал в гости к местным жителям. Они пригласили, я поехал. Они платили за такси. Кто-то из соседей шустро стуканул чекистам. Чекисты арестовали меня и гостеприимных афганцев. Полночи нас допрашивали в отделении Службы национальной безопасности. Я рассказал, что собираюсь в Балх. Это было ошибкой. Днем раньше на дороге между Мазари-Шарифом и Балхом талибы обстреляли американскую колонну. Чекисты поселили меня в гостиницу. За мой же счет. А через полтора дня уже местная полиция отправила меня, в сопровождении вооруженного полицейского, на такси на границу с Узбекистаном. 110 километров северо-восточнее города. Мягко депортировали. Без специальных пометок в паспорте. Я провел в Мазари-Шарифе всего-то три дня. Пограничный переход с Узбекистаном охраняли американские морпехи: губастые негры и трупно-бледные очкарики. "My life my pride are broken" - было написано на осыпающейся стене перед переходом. Аэрозольной краской. Таксист вяло наблюдал, как я покидаю его страну.

Через несколько часов просыпаюсь в Душанбе. В шесть утра. Антон собирается домой. Ему к восьми на работу. В ГЖК - газетно-журнальный комплекс. Он на 12-ом этаже редактирует газету "Вечёрка". Меня Антон пристроил журналистом в другую газету - русскоязычную "Бизнес и политика". Работаю без трудового договора. Оплата сдельная, построчная. Мне на работу к десяти. Закрываю дверь. Наливаю чай. И продолжаю писать эту книгу.

По саваннам на юге Кении и севере Танзании кочуют масаи. Главная их ценность - коровы. Поэтому основная задача взрослого мужчины - сохранение и увеличение поголовья и поиски пастбища. Все остальные обязанности выполняет женщина. Женщины воспитывают детей, готовят пищу, обрабатывают землю и даже строят дома.

Чтобы стать мужчиной, "мораном" на языке масаи, юноша должен пройти обряд инициации. Обычно это происходит в 14 лет. В обряде участвует все поселение. Следующие несколько лет после инициации "моран" должен провести вдали от родственников. Но ему позволяется вести вольную, не стесненную ни режимом, ни моралью жизнь в эти несколько лет. Общаться без ограничения с девушками, не вступая в брак, совершать набеги, похищать скот. У морана остаются только две основные обязанности перед сородичами: участвовать в войнах и непременно убить льва. Только тот юноша, который сразил "царя зверей", будет считаться настоящим мораном. Власти Кении и Танзании не так давно запретили масаи убивать львов. Однако власти достоверно не знают, что происходит в отдаленных уголках саванны. Где нет ни полицейских, ни административных учреждений.