Александр Рыбин - Современный кочевник (дневник на Дороге)

Воровство совершают те из ненцев, кто страдает от "цивилизованного" порока - пьянства. Украв что-то, они быстро выменивают это на алкоголь. В поселках или вахтовых городках газовиков. Таковых очень мало. Пойманного вора не судят. С ним просто отказываются общаться другие кочевники. Страшное дело в бесконечной тундре. В чумы не пускают. И не имеет значения, какая погода на улице. Буран или затянувшиеся осенние ливни, ты украл, ты теперь сам по себе. Вор, заболевший, лежит в своем чуме. Клокочет его дыхание. Аргиш, ненецкий караван, проходит мимо. Никто не заходит в чум, чтобы поделиться едой, чтобы помочь лекарствами. И нет нужды в мрачных замках-тюрьмах. Стены и решетки для тебя, виновный, отныне повсюду.

Чушь, что в ненецких чумах грязно и смрад невыносимых запахов. Запах дыма, да, есть, запах оленей шерсти. Но вонь от якобы справляемых прямо в чуме естественных нужд, месяцами не мытых тел, гниения - чушь. В ненецких жилищах четко установлено, где и что лежит или висит. Вешают обычно кастрюли и чайники. На жерди, расположенные поперек чума на высоте человеческого роста. Бывает, что оттуда же свисают обереги и амулеты. На полу расстелены оленьи шкуры. Оленьими же шкурами накрывают чум зимой. Оленья шерсть по теплоизоляции - самая лучшая. Бывало на улице - 30, сижу в чуме уже в футболке и то жарко. Запах дыма - на любителя. Но ненцы умеют пользоваться такими дровами или что-то специально бросают в огонь, чтобы запах дыма получался "вкусным". Как от копченой колбасы, например. Еще больше аппетит разыграется.

В одном из стойбищ видел "баню". Маленький, меньше обычного, чум обернули дорнитом. Теплонепроводимым искусственным материалом. Нанесли камней внутрь. Горячих, прогретых на очаге. "Бросали" воду на камни и парились.

Я мог бы остаться в тундре. Примкнуть к ненцам. Врастал бы потихоньку в их Вечность. Подчинился бы их богам. Но их боги не дали мне соответствующего знака. Они дали мне другой знак.

Прожив в Ямало-Ненецком округе год, я вернулся в Томск.

Кочевничество ненцев - др е внее. Воспринимаемое на уровне ДНК. Отполированное поколениями их предков. Оно существует вопреки достижениям городской (читай: оседлой) цивилизации. Несмотря на...

Кочевники вроде меня возможны как раз, благодаря достижениям городской цивилизации. Нам нужен интернет, автомобили, горные велосипеды, мобильные телефоны, новые договоры между государствами об отмене виз... У нас нет жесткой привязанности, только здесь и нигде больше, к конкретным природным и климатическим условиям. Не борьба за выживание явилась главной причиной кочевничества для нас. Десятков тысяч нас. Современных кочевников.

Сломанный, разобранный валяюсь по квартире. Разбросан частями по комнате, прихожей и балкону.

Вчера у моей бабушки случился инсульт.

Пустым ведром катаюсь по коврам. А день злой - солнечный, теплый, шумный. Дождя бы да густых серых тонов.

У бабушки я жил, в ее столетнем с резными наличниками двухэтажном доме, с 5 до 18 лет. Сестра жила с родителями в городе. Я - в деревне. В городе закатывал истерики, в деревне спокоен, умиротворен. Поэтому родители сдали меня на воспитание к бабушке. После матери она для меня самый важный человек.

Не смерть страшит, но недоделанность жизни. Меня так воспитали. Не выполненность главного, к чему стремился. Я знаю, что именно должен доделать для бабушки. Чтобы, уходя, она улыбалась. Ее жизнь уже должен доделать я.

Сломанный, разобранный валяюсь по квартире от того, что не доделал ее жизнь. А смерть постучала косой в порог.

Бабушка поправляется в больнице. Слава Богу. Врачи прогнозируют, когда встанет на ноги. Ее дочь, моя мама, дежурит в больнице. Меняет капельницы, ходит по аптекам за уколами.

В Душанбе подло солнечный и теплый день. Не могу заставить себя выйти из квартиры. Собраться.

Чтобы доделать жизнь бабушки, мне надо сойти с Дороги. Бабушка хочет возиться с моими детьми. Чтобы, уходя, чувствовать себя спокойной за меня. Она родилась в крестьянской семье. В тверской глухомани. В ее разговорах полно местных словечек и оборотов. Религиозна, в доме иконы по углам. За трудные дела принимается с присказкой о Боге. Для нее счастье - не философская категория. Это конкретные достижения: уважение и доверие окружающих, свой дом, дети. Мои дети - ее уверенность в моем счастье, полноценность ее жизни.

В ноябре я вернулся с Ямала в Томск. В марте у меня появилась красотка-художница. Та, с которой прокочевали через пол-России. В Томске тогда зачитывались книгой "Хохот Шамана". Друзья художницы, мои друзья. Передавали друг другу мятые распечатки. Или скидывали друг другу на "флэшки".

"Хохот Шамана" написал магаданский психолог Владимир Серкин. Книга о современном кочевнике, обитающем на магаданском побережье Охотского моря. О его мировоззрении. Очень близком к верованиям малочисленных народов Крайнего Севера, но адаптированном для "детей урбана".

Уже став жителем Владивостока, я поехал в Магадан. В том числе, чтобы встретиться с Серкиным.

Шаман, герой серкинской книги, сам конструирует мир вокруг себя. Своей верой. Творчеством своей веры. Живые и камни, и снег, сонм живых, не видимых человеческому глазу существ. Магаданские горы, холодное, покрытое 9 месяцев в году снегом охотское побережье населены не меньше, чем крупнейшие из мегаполисов. Не людьми, но существами, духами и проявлениями энергий. Шаман - гармоничная, реализующаяся на 100% в день личность.

"Краткость жизни должна не парализовывать нас, но отвращать от разжиженной, неконцентрированной жизни. Задача смерти - подтолкнуть человека к главным вещам." - Свен Линдквист написал в книге "Уничтожьте всех дикарей". Попавший из "цивилизации" в экстремальные условия Крайнего Севера Шаман испытал озарение. Увидел главные для себя вещи. И остался в экстремальных условиях, чтобы освободится от разжиженной жизни. Он не боится умереть, потому что главные для него вещи присутствуют в каждом его дне. Круче - в каждом его мгновении. Кочевничество по безлюдным горам и побережьям дают ему эту возможность. Лишних напластований, типа уплаты налогов, к 9 часам обязательно на работу, курсы валют... - нет.

К Магадану я автостопил со знакомой из Южно-Сахалинска. Через Якутию. По федеральным автодорогам "Лена" и "Колыма". Через город-призрак Кадыкчан. Для меня - через. Для знакомой - мимо.

Кадыкчан стоял в двух километрах от трассы. Белел и серел домами и корпусами угольной шахты. Между городом и трассой прокладка из зеленых болот. Я пошел через болота, попутчица испугалась, развела костер и принялась стирать одежду в быстрой узкой реке.

Картинку города-призрака покажу позже. Сейчас о Серкине и Шамане.