Михаил Рицнер - Иерусалим, Хайфа – и далее везде. Записки профессора психиатрии

Лента новостей: 1992 год

7 январяЮгославская война

20 марта Создана армия Республики Беларусь

6 апреля Скончался Айзек Азимов, писатель, популяризатор науки

13 июля Ицхак Рабин стал премьер-министром Израиля

В «Тальбие» я был старшим врачом острого отделения (1990—1995), и.о. заведующего реабилитационным отделением (1995—1996), руководителем центра в Кирьят Йовель (1996—1998) и руководителем научной группы (1992—1998).

Острое отделение

Главный врач определил меня старшим врачом в отделение острых состояний. Острое, или закрытое, отделение предназначено для лечения психически больных, опасных для себя или окружающих вследствие психотических расстройств (бреда, галлюцинаций). Речь идет также о пациентах с маниакальными и тяжелыми депрессивными состояниями с агрессивным поведением или намерением покончить с собой (суицид). В таком отделении все наружные двери закрыты и пациент не может покинуть отделение по своему желанию. С точки зрения прав человека, часть таких пациентов госпитализируется вопреки их желанию на основании Закона о лечении лиц, страдающих психическими заболеваниями. В остром отделении находилось 24 больных. Отделение располагалось в приспособленном помещении монастыря капуцинов.

Заведовала отделением д-р Римона Дурст (Rimona Durst), специалист-психиатр с большим клиническим опытом. Римона казалась чрезмерно уверенной в себе женщиной среднего роста, она выглядела старше своих 46 лет, обладала красивым, выразительным лицом и полноватой фигурой. Кроме опыта, уверенность в себе ей придавал ореол мужа – профессора хирургии Арье Дурста (Arie Durst) 34 34 Арье Дурст (род. 1934) – израильский хирург и почетный профессор Медицинской школы Еврейского университета в Иерусалиме. Он основал первое отделение трансплантологии в Израиле, возглавлял хирургическое и травматологическое отделения в больнице «Хадасса Эйн-Керем» и впоследствии руководил хирургическим отделением в больнице «Бикур Холим» в Иерусалиме. . Супруги Дурст принадлежали к медицинской элите Израиля. Другим старшим врачом отделения была уже известная читателю д-р Карни Рубин. Карни и Римона были подругами, правда строго соблюдающими субординацию.

Позиция «старший врач» – лучшая для клинициста на пути к заведованию отделением. Естественно, что не все старшие врачи становятся завотделениями, а только те, у которых есть своя программа и тема для научных исследований, а также протекция. Многие заведующие отделениями в Израиле являются международно известными учеными и профессорами университетов. Я не мог тогда и мечтать о таком.

Эмиграция понижает не только социальный статус, но часто самооценку (self-esteem) и чувство собственного достоинства (self-respect). Возможно, мне показалось, но «подруги» приняли меня несколько настороженно, хотя вполне доброжелательно. В проницательности им не откажешь – было почему насторожиться. Судите сами: по инициативе главного врача появляется новый доктор-репатриант, и уже израильский специалист-психиатр, с жутким ивритом, с российским клиническим опытом и длинным списком научных публикаций. Я упоминаю о списке моих публикаций только потому, что на него обратили внимание все, кто видел мои документы.

Справедливо возникали вопросы: «Что такой эрзац-специалист реально может делать в отделении? И чего от него ожидать?» Ответов на них не было не только у «подруг», но и у меня. Когда я вошел в отделение, мне предложили сесть за стол в кабинете заведующей и принять участие в «коллективном лечении» больных. Да, да – в коллективном обсуждении и лечении больных. Лучше расскажу об этом по порядку.

«Кибуц» врачей

Кабинет Римоны был маленьким и тесным. Порядок работы врачей отделения был для меня непривычным. Все крутилось вокруг заведующей отделением и происходило в ее кабинете, куда приходили утром все врачи (старшие и стажеры), старшая медсестра, социальный работник, психолог и трудотерапевт. Сюда же приводили новых больных. Карни читала вслух записи в истории болезни, а Римона интервьюировала пациента (пациентку). Мне нравилось, как она это делала, – профессионально и психологически щадящим образом. Однако даже такое интервью в комнатке, набитой людьми, не казалось мне оправданным. Присутствующие, естественно, задавали вопросы. Когда пациент уходил в отделение, давалась оценка его психического состояния и обсуждались диагноз, программа лечения и реабилитации. Каждый из присутствующих сообщал о своем участии в программе лечения. Карни либо врач-стажер записывали в истории болезни принятые решения (компьютерную историю болезни внедрили в больнице через несколько лет). Работа выглядела коллективной, а атмосфера – дружелюбной, но вряд ли это нравилось больным. Я не хотел бы быть на их месте. Через несколько недель я незаметно для себя включился в эту «игру». Ко мне возвращались уверенность в себе, желание привнести что-то полезное в работу отделения и в лечение конкретных больных. Когда заканчивались новые больные, переходили к пациентам с нестабильным состоянием и поведением. В таком стиле мы работали примерно с 8 до 12 часов дня, то есть до перерыва на обед.

Больница «Тальбие» славилась хорошей столовой, где вкусно кормили за небольшую плату. Сначала я сидел в столовой один за столом. Через пару месяцев, когда стали приезжать тысячи репатриантов из бывшего СССР, ко мне стали подсаживаться разные люди (врачи, медсестры, санитары) и рассказывать про свои русские корни, пытаться говорить по-русски, выражать всяческий ко мне интерес и предлагать любую помощь. Это было очень волнительно. Позднее, когда стало много «русских» стажеров, мы садились за общий стол и по-русски обсуждали свои проблемы.

После обеда старший врач обычно участвовал в групповой психотерапии, преподавал студентам университета или врачам-резидентам (митмахим, иврит). Странно, но больные не были закреплены за врачами, то есть «своих» больных у врачей отделения не было: «все лечили всех». Постепенно я привык к рутинной клинической работе, научился проводить интервью на иврите (сегодня я не смогу уже сделать это так же хорошо по-русски) и освоил все новые лекарственные препараты. Этому помогали представители фармакологических компаний: они снабжали нас образцами новых лекарств и информационными материалами. Мой иврит быстро улучшался и незаметно стал вполне рабочим языком.