Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

Как и Будда.

Это могу сказать точно — для того чтобы получать наслаждение. У человека очень много радости в жизни, горя в жизни тоже много, но радостей больше. Одна из них — это книги, портативное каждодневное бесплатное счастье. И если ты не научился читать книги, а книги надо уметь читать, не просто складывать буквы, то этого счастья у тебя не будет. Вот представьте себе, я недавно подумал, что в моей жизни не было ни одного дня, когда я бы не читал, во всяком случае с тех пор, как я себя помню, лет с пяти. И что бы я делал, если бы не читал книжки?

Я не сказал «книга», я не фетишист книги, я сказал «чтение». Это разные вещи. Никогда за историю человечества люди столько не писали и столько не читали, как сейчас. Один Facebook чего стоит, 2 миллиарда человек пишут и читают каждый божий день. Можно представить себе, что Facebook — это одна большая книга, которую пишет человечество.

Какую форму примет чтение, я не знаю, оно уже меняется. Я в этом не вижу ничего страшного, потому что, хотя литература происходит от слова «литера», от слова «буква», это не значит, что чтение связано только с текстом. Появятся новые способы передачи информации и предоставят нам возможность для новых литературных форм. Именно это уже и происходит сегодня. Так или иначе чтение — это тот навык, который сделал из нас современного человека. И я считаю, что наша школа учила истории литературы, но она никогда не учила читать, чтобы наслаждаться чтением. Я, кстати, написал об этом целую книгу, которая называется «Камасутра книжника», и она посвящена именно этой проблеме: как научиться читать в любой позе?

Поскольку мы с вами находимся в Израиле, то давайте возьмем Библию. Библию никогда не читали про себя, Библию нужно читать обязательно вслух нараспев и желательно при этом двигаться в такт мелодии библейского стиха. Когда я писал «Камасутру книжника», я заперся в ванной, чтобы никто не подглядывал, и прочитал Книгу Иова, раскачиваясь, как еврей на молитве, и вдруг увидел человека, который писал этот текст. У него была пена на губах, и он представлял себя Богом. Иов задавал вопрос Богу: «За что?» Но кто-то же ответил за Бога. Это был автор Книги Иова. Подумайте только, какая невероятная наглость и дерзость — отвечать за Бога. Но он это сделал. И вот я представил себе этого человека и уже никогда его не забуду, встреча произошла.

Этого я не знал никогда. Я ходил в школу, как и этот мальчик, более того, я еще был учителем. И в том и в другом случае я не очень понимал, что я там делаю, и сейчас не понимаю. Школа всегда отстает на виток, она учит тому, чему уже учить не надо, чего уже и знать-то не надо. Меня очень не любят физики и математики за это, но я, убей бог, не могу понять, зачем мне нужны были квадратные уравнения. Я не представляю себе, кому нужны синусы и тангенсы, кроме артиллеристов. Та школа, в которую ходит тринадцатилетний мальчик, это школа, которая существовала в индустриальной цивилизации, а мы живем в постиндустриальной цивилизации.

Я учитель русского языка и литературы. Как учитель русского языка и литературы я могу смело сказать, что школа сделала все, чтобы отбить любовь и к русскому языку, и особенно к литературе. Именно поэтому почти половину своей творческой жизни я посвятил борьбе с тем, чему меня учила школа. Что касается современной школы, то я думаю, она должна учить тому же, чему учил, скажем, Сократ. Сократ не учил своему ремеслу каменотеса, он учил, как правильно жить, как мудро жить, как красиво жить. Он учил философии. А чему учила римская школа? Как быть политиком. Эти две категории, по-моему, гораздо нужнее, чем таблица Брадиса.

15 лет, девочка: «Зачем сегодня ходить в музеи и картинные галереи, если картина, в отличие от театра, например, статична и любую картину сегодня можно посмотреть в интернете?»

Очень умная девочка. Я отвечу девочке правильно: во-первых, чем больше ты знаешь о картине, тем интереснее тебе на нее смотреть. Мы не знаем, как мы будем себя чувствовать в присутствии этой картины.

Потому что настоящий поход в музей — это всегда паломничество. А паломничество нужно для того, чтобы заразиться энергией святого. Наша святыня — это «Мона Лиза», это Микеланджело, это то, на чем выросло человечество. И я прихожу в музей точно с той же целью, с какой верующий приходит к алтарю или святым мощам. Искусство — наша культурная религия.

Это прямо противоположные вещи. Религия — это то, что можно изучить. Вера — то, что можно почувствовать. Я, например, очень люблю религию и очень индифферентно отношусь к вере, потому что, когда мне говорят, что вера — это заслуга, я этого не понимаю. Вера вызывает у меня подозрения, как и сильно верующие люди, особенно неофиты.

А я не знаю. Тертуллиан сказал: «Я верю, ибо это абсурдно». И что, собственно говоря, я должен тут делать? Если человек говорит: «Я верю в Санта-Клауса», что я могу ему сказать или возразить? Это не значит, что я не уважаю верующих людей. Вера как способность верить в то, во что они хотят верить, придает им силы, мужества. Но верить можно во что угодно.

Я на этот вопрос отвечаю как настоящий американский еврей: я агностик. Что такое агностик? Агностик — это небитый атеист.

Дружба — это система поддержки. Для меня дружба — это субботник. Нет способа дружить лучше, чем вместе работать. У меня в жизни были счастливые минуты, месяцы, дни, когда работать было так же весело, как нести бревно. Вот Ленину было хорошо, когда он нес бревно по Красной площади. Видели, как он улыбался? Вот и мне так было хорошо, когда мы, например, издавали «Новый американец». Вот сидит 16 человек на одной зарплате, издают газету, и всем настолько хорошо и весело, что возникает резонанс. Дружба — это то, что порождает этот самый резонанс. И от этого резонанса мосты рушатся. Дружба — это то, что объединяет, это то, что создает коллектив. Интересно, что когда ты работаешь в таком резонансе, то каждый торопится внести свой вклад. Он не оценивает свой вклад, он не оценивает чужой, потому что главное — сдвинуть бревно с места. Это одно из самых волшебных чувств, которое я в своей жизни испытывал. И до сих пор я люблю работать с друзьями. Или, наоборот, моими друзьями становятся те, с кем я работаю.