Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

Это не мое понимание, это физика. Но нужно иметь в виду, что мнимые числа в математике тоже имеют смысл. Мнимые числа действуют. Не на нашу физическую природу, они действуют на наше сознание. И увлеченные мнимыми величинами ниже ноля, мы совершаем поступки, которые совершать не стоило. И вот в этой игре когда-нибудь богословы и математики вместе разберутся в том, как это все устроено. Но я бы не хотел при этом присутствовать.

Очень просто. Представьте себе, что сидит мастер-сапожник. Он много лет шил сапоги для всей деревни, для всех, кто ему заказывал. Но вот он решил сшить одну настоящую, добротную пару сапог. Он нашел лучшую кожу, лучшие материалы, и весь свой многолетний опыт он вкладывает в то, чтобы этот сапог сделать очень удобным, и красивым, и прочным, чтобы люди в нем долго ходили, десятки лет, и он не снашивался. И вот он сделает такой сапог. А потом сосед из соседнего дома скажет: «Ага, это хорошо». И поставит в магазинчике точную, на первый взгляд, копию с надписью «Золотой хитовый сапог! Десять рублей, налетай!» И все будут покупать его, не зная, что они покупают подделку.

Пошлость — это когда то настоящее, что вызывает в человеке подлинные переживания, подменяется дешевой копией.

Дружба — когда тебе приятно думать о том, что у тебя есть человек, которого ты называешь своим другом. Тебе приятно заботиться о нем, тебе приятно делать что-то для него. И ты понимаешь, что не зря живешь на земле, потому что у тебя есть такой друг. А может, у тебя есть десять таких друзей. А может, у тебя есть друзья, и любимые, и те, о ком ты заботишься.

Дружба — когда ты знаешь, что есть человек, мысль о котором вызывает у тебя в душе радость.

У тебя много друзей?

Друзей — не знаю. Но есть довольно много людей, о которых мне очень приятно думать. Я совершенно не хочу рассчитывать, что, когда мне будет тяжело, как это положено говорить, они подставят плечо. «Друг мой — третье мое плечо». Господи боже мой (крестится), третье плечо — это калека, простите. Мне не нужно третье плечо. Мне нужно, чтобы я мог кому-то что-то отдать. Ответа я просить не буду.

Это когда в чем-то, что является частью этого тварного мира, мира физического, где все по определению несовершенно… Хотя я не знаю, по какому такому определению — в мире по определению все совершенно, все, все. Но в этом мире, в котором мы никогда не можем толком сказать, что я абсолютно счастлив, вдруг через какой-то предмет, или погоду, или через сочетание облаков, или через выражение глаз человека — вдруг ты видишь Бога. Вдруг ты видишь в конечном — бесконечное. И ты говоришь: «Господи, какая красота». Потому что ты видишь то, что находится за этим миром. Красота — это прозрение Бога в конечном.

Не знаю. Мне нравится радуга.

Все.

Нет. Когда я вижу радугу, я очень радуюсь.

Мне некого любить. Я не знаю, что такое я.

Да, но как писал Заболоцкий о красоте, «сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде». Я как огонь — да, это я понимаю.

Но этот огонь — не я. Потому что этот огонь — все мы. Да, этот огонь я люблю. Все, что у меня есть в жизни, это любовь к этому огню.

Когда один человек обижает другого. Это для меня повод ругаться.

Я вижу в зеркале живое существо, которое мне очень смешно. Оно очень меня забавляет, потому что я знаю, что в сердце живого существа живет то, что стоит любить. Я вижу это в глазах и поэтому хорошо отношусь к тому, что вижу в зеркале.

Да, да, ну я же сказал. Я люблю эту оболочку, потому что эта оболочка носит огонь. А огонь не мой. Огонь — это все. А сам я его не имею. То есть если мое тело умрет, огня не убудет. И я смогу спокойно любить этот огонь, отойдя от своего тела.

Никто не жаловался, чтобы я когда-нибудь кого-нибудь обижал. Если мне скажут, что это тайна, — значит, эта тайна со мной остается.

Люди носят маски, потому что они играют в театре.

Я бы не сказал. Когда ты выходишь на сцену, к фанатам… Нет, там я как раз в большей степени «я», чем я сейчас.

Я не общаюсь. Они видят уставшего человека, который подписывает автограф. Или видят того, чего даже видеть не надо, о чем даже говорить по телевидению не надо: чудовище, аморальное чудовище, страшное, хохочущее, не признающее ничего. Но и то и другое — это даже не маски. Это совсем не маски. Это значит, что сознание и совесть временно вышли погулять.

Но они вообще существуют у тебя, надеюсь? А то ты так сказал: я аморален, совести нету, чудовище…

Да, аморален, нету, нету, чудовище. Но я как любящий цвета радуги не люблю делать то, за что мне потом будет стыдно.

Нет. Людям доверять не нужно по очень простой причине: не нужно обременять их такой чудовищной ответственностью. Всегда лучше иметь в виду, что человек может из самых лучших побуждений или по забывчивости подвести. Поэтому лучше людям не доверять, а относиться к ним… ну как к кошке. Можно ли доверять кошке? Нет. Лучше ее любить.

Простить можно за все.

Если мне что-то не нравится, я могу убить.

А если бы я убил, я ходил бы и хвастался: «Ой, я вчера убил трех»? Нет, убить можно, а не прощать — не-а. Бог прощает всех, а я-то чем хуже?

Когда ты играешь в то, что ты герой всех фильмов и всех книг одновременно. И что ты самый лучший, самый быстрый, самый умный, самый красивый, самый сильный — зная, что это не так. Можно заиграться, тогда больно получаешь по носу.