Александр Донских - Яблоневый сад [litres]

Не о том же и мы сейчас печалуемся? Как сопрячь вольтерьянский европейский и национальный российский дух?

А другой граф – граф Лев Толстой лет через двадцать в «Войне и мире» начертал, будто высек на камне:

Мы, русские, не пожалеем крови для защиты веры, престола и отечества .

И снова лезет на глаза риторический вопрос: а мы за что или во имя чего не пожалеем крови?

Но что же Н.М. Карамзин? О! нынешний год воистину карамзинский: родился Николай Михайлович в 1766 году – 250 лет тому назад, со дня его кончины минуло 190 лет, и два века отмечаем со дня начала печатания первых томов его эпохальной и по сей день блистающей, как венец, драгоценными каменьями «Истории государства Российского». Первые восемь томов были напечатаны в 1816–1817 годах, и невероятный для того времени трехтысячный тираж разошёлся за несколько недель. Весьма любопытный факт: далёкий-предалёкий Иркутск, чего раньше никогда не случалось с беллетристикой в России, разом закупил аж 400 экземпляров! И разумеется, потребовалось переиздание, и оно было тотчас осуществлено. В 1821 году был представлен сгорающей от нетерпения публике девятый том, а через несколько томительных лет – десятый и одиннадцатый. И тот же головокружительный успех у автора. И то же головокружение у публики. Почему? Думаем, потому, что, как отметил через полстолетия, уже на исходе XIX века, известный историк К.Н. Бестужев-Рюмин, высокое нравственное чувство делает до сих пор эту книгу наиболее удобною для воспитания любви к России и к добру .

Несомненно, что главный герой «Истории» Н.М. Карамзина, его любимый герой, его именно герой , и именно всей отечественной истории герой, – российское самодержавие. Государству для его безопасности нужно не только физическое, но и нравственное могущество , – был уверен Николай Михайлович. Великие народы , – облюбовывал он свою мысль, – подобно великим мужам, имеют своё младенчество и не должны его стыдиться: отечество наше, слабое, разделённое на малые области до 862 года, по летосчислению Нестора, обязано величием своим счастливому введению Монархической власти (писал только с большой буквы!). В монархической власти, осиянной крестом православной веры, Николай Михайлович и видел нравственное могущество государства.

Он, как мужик, верил в царя-батюшку, в благотворность силы монархического государства, но, как мыслитель эпохи Просвещения, преуспеяние для России видел в монархе высокой культуры, в монархе-мудреце, в монархе-рыцаре. А потому в своей «Истории» русских государей, которые не соответствуют его идеалам, он – подчас нещадно – бранит, а государей, соответствующих его идеалам, превозносит сколь возможно высоко, хотя некоторых из них, к слову, и надо бы ну хотя бы пожурить.

Николай Михайлович так возлюбил монархию, что невообразимые и вероломные – прежде всего лично для него – события 14 декабря 1825 года на Сенатской площади сразили его морально и, как потом оказалось, непоправимо пошатнули его здоровье. Он весь тот несусветный день до самого поздна находился в толчее народа на морозе и ветру и, не отличавшийся крепким здоровьем, жестоко простыл. Все старые болячки и хвори коварно и враз заявили о себе. Лечился – не помогало, день ото дня ему становилось хуже и хуже. Из последних сил он дописывал 12-й том своей «Истории», но не дописал. В конце мая 1826 года наш первый и единственный официальный историограф скончался.

Карамзин , – отметил впоследствии Н.В. Гоголь, – представляет явление необыкновенное. Вот о ком из наших писателей можно сказать, что он весь исполнил долг, ничего не зарыл в землю и на данные ему пять талантов истинно принёс другие пять ».

Воистину так, Николай Васильевич!

Последние слова, которые Николай Михайлович в предельном напряжении вывел пером (или же, есть сведения, продиктовал, но в состоянии чрезвычайно тяжёлом), описывая междуцарствие 1611–1612 годов, были более чем символические – Орешек не сдавался .

…И что была тогда Россия ? – взволнованно писал смертельно больной Николай Михайлович. – Вся полуденная беззащитною жертвою грабителей ногайских и крымских – пепелищем кровавым, пустынею; вся юго-западная, от Десны до Оки, – в руках ляхов, которые по убиении Лжедимитрия в Калуге взяли, разорили верные ему города: Орёл, Волхов, Белев, Карачев, Алексин и другие; Астрахань, гнездо мелких самозванцев, как бы отделилась от России и думала существовать в виде особенного царства, не слушаясь ни Думы Боярской, ни воевод московского стана; шведы, схватив Новгород, убеждениями и силою присваивали себе наши северо-западные владения, где господствовало безначалие, где явился ещё новый, третий или четвёртый Лжедимитрий, достойный предшественников, чтобы прибавить новый стыд к стыду россиян современных и новыми гнусностями обременить историю, и где ещё держался Лисовский с своими злодейскими шайками. Высланный наконец жителями изо Пскова и не впущенный в крепкий Ивангород, он взял Вороночь, Красный, Заволочье; нападал на малочисленные отряды шведов; грабил, где и кого мог. Тихвин, Ладога сдались генералу Делагарди на условиях новгородских; Орешек не сдавался …

Да, маленькая русская крепостишка Орешек не сдавалась. И эти внешне простые слова теперь воспринимаются сакральным завещанием Н.М. Карамзина всем нам, чтобы не … прибавить новый стыд к стыду россиян современных и новыми гнусностями… не … обременить историю.

Так и слышится через века:

– Братья мои россияне, не сдавайтесь, что бы ни было !

По сердцу мне хочется сказать вам просто: «Братья и сёстры, здравствуйте». Но в современном мире принято по уму иметь дело с другим человеком, и я говорю: «Дамы и господа». Однако в сердце моём вы братья и сёстры мои, потому что по-другому русский человек жить не может и не хочет. И уж коли я заговорил о русских, то вкраплю маленькое пояснение: русский, давно сказано и благодатно пошло по свету, – это не национальность, а это состояние души. Как недавно пояснил глава Чеченской Республики Рамзан Ахматович Кадыров: «Я – русский. Чеченской национальности», так и многие из вас, собравшихся на наш ежегодный, уже 10-й, форум германо-российской дружбы, думается, могут сказать: я – русский, а про себя или деликатно-тихонечко прискажет: такой-то национальности.

О взаимоотношениях между государствами и народами весь ХХ и нынешний век отчего-то много и громко, порой очень даже громко, как рычание царя зверей, говорят-вещают политики, особенно всевозможного рода-звания депутаты, а с ними за компанию – разношёрстные ватаги газетчиков. Может быть, им кажется, что они лучше знают нашу с вами жизнь с её семейными, глубоко личными маленькими и большими горестями-радостями? Время от времени такими расшвыриваются словечками, что у нас, простых граждан, как говорится, волосы шевелятся. И думаем мы: «Ну чего они к нам прицепились? Вот банные листы!» Но банные листы – сия пустяковина выпадает на нашу скромную долю, конечно же, в лучшем случае.