Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Новый Арбат был совершенно вымершим. Ни по одной из сторон улицы никто кроме нас не шел и не стоял. За Садовой стояли два или три грузовика, на одном было, кажется, пять мальчишек со свастиками на знаменах. Мы с Аржанниковым попробовали по этому поводу зайти в какое-то отделение милиции. Входная дверь была наглухо закрыта, когда мы начали стучать раздался вопрос:

— Кто такие, что надо?

Мы назвались, на имя Аржанникова никак не откликнулись, на мое забаррикадировавшиеся милиционеры ответили:

— И Григорьянца не пустим. Мы никого не впускаем.

Пошли дальше, к людям окружавшим Белый дом. Стояли тихо, хотя и довольно плотным кольцом. Депутатское удостоверение Аржанникова помогло нам пройти сквозь эту цепь и подойти к зданию мэрии. Оно уже было совершенно черным, сгоревшим, светились огни только на самом верхнем тридцатом этаже. На парапете какой-то парень лет тридцати, кажется, Баркашов выстроил перед собой десятка полтора юнцов лет семнадцати с тонкими цыплячьими шейками, но с настоящими милицейскими щитами, которые были больше их самих и, кажется, автоматами:

— Вон, где жиды окопались. Половина налево, половина направо и в атаку.

Шенефилд все пытался понять, что происходит, о чем говорят, а я больше всего боялся, чтобы кто-то не услышал его английской речи — Бог знает, что будет. Да и переводить не хотелось. На чьей стороне были ОМОН'овцы окружавшие Белый дом в этот день понять было невозможно. Стрельбы снайперов пока не было, да и бронетранспортеры появились лишь на следующий день незадолго до танков. Но из Белого дома уже никого не выпускали и мы знали, что некоторые (в том числе и вооруженные) люди уходят оттуда по канализационным люкам и выходят возле Киевского вокзала.

В связи с этим у меня была особая проблема: в последний момент к нам на конференцию решил приехать, по моему приглашению, Уильям Колби — бывший директор ЦРУ. Я не видел в этом ничего особенного: на первой конференции выступал бывший директор КГБ, на третьей — ЦРУ. Проблема была и в том, что так как решилось это в последний момент, да и приехал он к закрытию, выступления Колби не было в программе и для него пришлось устраивать в последний день специальный круглый стол, материалы которого не удалось записать и издать так как все технические службы из Дома журналиста разбежались. Главное же, Колби остановился в гостинице «Рэдисон-Славянская» неподалеку от Киевского вокзала, где и выходили люди, как говорили с оружием, бежавшие из Белого дома.

— Убьют или покалечат, не дай Бог, Колби, — с ужасом думал я, — и все будут считать, что я сознательно для этого заманил в Москву директора ЦРУ. Но с Колби, к счастью, ничего не случилось, он даже на такси смог добраться до Дома журналистов. Это был первый из числа регулярно проводимых нами в 1993–1994 годах круглых столов по законодательству (о них я расскажу ниже) и был посвящен формам парламентского и общественного контроля за спецслужбами, но оказался каким-то неудачным. Мало того, что запись велась на ручной магнитофончик, запись из которого пропала при последующем (четвертом) разгроме «Гласности», но и некоторые из выступлений участников, как я вспоминаю, были какими-то очень странными. Вдовин (из Ленинграда) привел и усадил за стол, не согласовав со мной, какого-то своего приятеля — мне не известного — реплики которого вызывали удивление у всех участников, да и сам он, как и Пустынцев, вполне знакомые мне люди, тоже говорили какие-то странные вещи. Когда через месяц Колби в письме попросил меня прислать список участников круглого стола, чтобы поблагодарить их, я самым невежливым образом на письмо не ответил, поскольку не понимал, какое впечатление на очень информированного человека могут произвести такие участники, а одного просто не знал. Да и офиса у «Гласности» все еще не было и собрать материалы было негде и некому.

Зато гораздо забавнее было утро этого же дня. Начались слушания по теме «КГБ и средства массовой информации». Первым я дал слово Геннадию Васильеву, известному корреспонденту «Правды» в Нью-Йорке, который сперва подробно рассказал, что не меньше половины корреспондентов советских газет и журналов заграницей — сотрудники КГБ, которые вообще не имеют о журналистике никакого представления, но что и от тех, кто в действительности является журналистом, то и дело требуют выполнения «специальных» поручений. Потом сделал вывод, что должна быть прекращена практика, как размещения разведки под крышей корпунктов, так и принуждения журналистов к несвойственной им деятельности.

После него выступил Юрий Кобаладзе из Службы внешней разведки и сказал, что журналистика неотделима от разведки и все должно остаться по-прежнему. Сидевший рядом со мной Майкл Уоллер — американский аналитик и историк спецслужб тихо спросил меня — можно ли рассказать как самого Кобаладзе выслали из Англии за шпионаж. Я ответил — «конечно» и Майкл подробно рассказал о том, чем занимался Кобаладзе в Англии (все это было хорошо известно из английской печати).

Кобаладзе тут же потребовал слова для опровержения и начал объяснять, что он был честным журналистом к шпионажу отношения не имел и все это была провокация. Но тогда было непонятно, почему же он теперь генерал-майор КГБ. Зал над Кобаладзе откровенно смеялся, Олег Калугин утешал его:

— Да, не переживай Юра — всякое бывает.

Главное же, Кобаладзе не мог уйти от насмешек, потому что Евгений Примаков — прислал его не столько для выступления, сколько для того, чтобы привезти к Примакову Уильяма Колби, в планы которого встреча с директором Службы внешней разведки совершенно не входила. Но Кобаладзе должен был его дождаться и попытаться уговорить.

Мне приходиться все это вспоминать о третьей конференции поскольку о ней, как и обо всех последующих (кроме клеветнического разворота о девятой в «Московских новостях») информации даже самой краткой уже нигде в печати не было. После второй была часовая передача по первому каналу телевидения Алексея Пиманова, обрывок которой мы случайно нашли в интернете. Там, правда не было сказано, что конференции проводит фонд «Гласность», ничего не было об их массовости и значении, да и я сам был показан где-то на третьих ролях, и все-таки это была единственная большая передача. Приведу, хоть это в какой-то степени повтор, написанный тогда комментарий:

«Среди небольших фрагментов, заснятых в самом зале — кадры с выступлением генерала Алексея Кондаурова — тогда начальника ЦОС КГБ и смех в зале. Этот эпизод нуждается в пояснении. Дело в том, что для выступлений на конференциях оргкомитетом приглашались люди самых разных, зачастую прямо противоположных взглядов, лишь бы они обладали бесспорным знанием предмета, о котором говорят. Не допускались (с любой стороны) люди, готовые бить себя в грудь, утверждая свои мнения, но не имеющие конкретной информации по теме. Выступавший мог высказывать любые мнения, никакого предварительного просмотра докладов, конечно, не допускалось, мог даже откровенно лгать но… с одним ограничением: после своего доклада он не мог сразу же уйти с трибуны, а должен был отвечать на вопросы, задаваемые из зала отнюдь не наивным слушателями. На каждую из заявленных в программе тем, мы старались пригласить и официального представителя КГБ. На пленарном заседании заранее подготовленный доклад прочел Алексей Кандауров, но ответы на вопросы из зала ему никто подготовить не мог и потому они были беспомощными и противоречивыми — тысячный зал начал над ним смеяться. Эти вопросы и ответы мы тоже опубликовали в стенограмме пленарного заседания. После того как Пиманов показал на всю страну смех над генералом КГБ, комитетчики перестали выступать с официальными докладами. Кстати говоря, Александру Яковлеву тоже было очень нелегко отвечать на вопросы из зала. Правда никто над ним не смеялся и делал он это в отличие от Кандаурова вполне достойно. В КГБ заранее выведывали программу конференции и присылали еще по офицеру — срывать чей-то конкретный доклад — с помощью криков с места и бессмысленных вопросов. Как правило, ничего не получалось, но после каждого из докладов один или два из таких «активных» участников тут же уходил — его работа была выполнена — подопечный закончил выступление. На вторую конференцию был послан еще и Жириновский, который сперва устроил драку с какой-то старушкой у входа в нынешнее здание Совета Федерации, где мы проводили конференцию, а потом кричал мне во время заседания: «Большевики тебя, Григорьянц, в тюрьме не доморили — я тебя из нее не выпущу». Когда его вывели, в Парке Культуры и отдыха он устроил митинг «В защиту КГБ от Григорьянца». Собрал, говорили, человек тридцать.