Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Но пока я лечился по разным институтам опять заболела Зоя Александровна. У нее началось воспаление легких, что часто бывает после инфаркта, приехавший врач сказал сразу две взаимоисключающие вещи:

— Ее надо госпитализировать. Дома вы ее не выходите.

А потом прибавила:

— У вас и без того один человек в больнице. С двумя вы в разных больницах не справитесь, — очевидно, реально представляя то, что со мной уже было в далеко не худшей 1-ой градской больнице.

Главное же Зоя Александровна без устали повторяла — «не хочу в больницу», «не хочу в больницу». Начался второй инфаркт, острые связанные с ним боли. Их не удавалось ничем снять и теперь Зоя Александровна лежа и полусидя с отчаянием повторяла:

— За что? За что?

Как неистребима во всех нас надежда на справедливость жизни…

Зоя Александровна умерла двадцатого октября. Благодаря помощи Ильи Заславского ее удалось похоронить на небольшом кладбище возле церкви в Медведково, куда она ходила в тех редких случаях, когда у нее оставалось от забот о нас время. Дом опустел. Вскоре на месяц по приглашению своего крестного — Валерия Прохорова уехала в Париж Нюша. Я полуслепой — еще не научившийся ориентироваться с одним глазом, с постоянными головокружениями, все же как-то продолжал работать.

Появилась большая статья Гены Жаворокова в газете «Криминальная хроника», где он обвинял в нападении на меня сотрудников КГБ. Я говорил ему тогда и убежден в этом сейчас, что это не так. До этого я никогда не выходил по ночам прогуляться, я зашел очень далеко от дома — всего этого нельзя было рассчитать и подстроить. Такой в это время была Москва, мне не следовало подходить к этой компании, а уж тем более — показывать деньги, расплачиваясь за пиво.

И хотя я довольно редко в те месяцы мог добираться до офиса фонд продолжал работать. Мы подготовили новый номер журнала «Гласность» после почти четырехлетнего перерыва, но, конечно, как и четвертую конференцию о КГБ не смогли издать. Материалы номера сохранились и я там пишу в предисловии, что в условиях тотального уничтожения всей независимой печати в России (это после дивного «закона о печати», обладавшего для нее почти такой же красотой и значением, как сталинская конституция 1937 года для демократии в СССР), восстановление журнала казалось особенно необходимым. Но уже неосуществимым.

В эти же недели появились первые признаки начинающейся войны в Чечне. Ельцин еще не провел известного заседания Совета Безопасности (рассказ о нем есть в изданном нами III томе «Трибунала о военных преступлениях в Чечене»), еще не было никаких широковещательных заявлений, но в Москве внезапно прогремели два взрыва. Один был в троллейбусе и был ранен его водитель, другой — возле моста через Москву-реку и погиб сам неудачливый подрывник. У него сотрудники Петровки обнаружили документы офицера ФСБ, потом выяснилось, что он сотрудничал с бандой Лозовского, который уже будучи обвинен в убийствах и грабежах (его из-за настойчивости тогда Петровки пришлось судить) на самом деле всего лишь выполнял поручения полученные из КГБ — практически был руководителем структуры КГБ для «особых поручений». Но через какое-то время руководитель аппарата президента Сосковец объявил, что это бесспорно дело рук чеченцев. К взорванному троллейбусу через десять минут подъехал мэр Москвы Лужков и будучи «очень опытным криминалистом», но не имея ни малейших для этого оснований, объявил журналистам, что это, конечно, чеченцы взорвали троллейбус и он выселит их всех из Москвы.

Я написал заявление Генеральному прокурору России Скуратову о том, что Лужков сеет межнациональную рознь в городе и стране за что должен быть привлечен к уголовной ответственности. Скуратов, как ни странно, мне ответил, написав, что признаки соответствующего преступления в действиях Лужкова имеются, но поскольку у него не было умысла (откуда Скуратов знал?) к возбуждению межнациональной розни, он не видит основания для возбуждения уголовного дела. Я написал от имени «Гласности» новое письмо генеральному прокурору о том, что человек не способный осознавать последствия своих действий, вряд ли может быть мэром столицы России и прокуратура должна обратить на это внимание. Но ответа от Скуратова больше не получил.

Одиннадцатого декабря во второй день очередного четвертого круглого стола «Законодательства о спецслужбах» в дубовой гостиной Союза писателей, после выступлений лучших русских юристов — Александра Ларина, Сергея Пашина, Инги Михайловской, Игоря Петрухина, «диссидентов» из МВД (генерал Виктор Агеев), прокуратуры г. Москвы (Владимир Голубев) и КГБ (полностью уволенное руководство научно-исследовательского института КГБ — полковники Петр Гроза, Петр Никулин, Шестаков за попытку разработать закон о гостайне, сокращающий надзор КГБ за страной) мы включили телевизор и услышали сообщение о первых бомбардировках Грозного. Заместитель председателя комитета по безопасности Сергей Босхолов и судья Конституционного суда Эрнст Аметистов тут же уехали. Для них начало войны, да еще сразу же с использованием армии было такой же неожиданностью, как и для всех остальных.

Для всех, наконец, наступил час истины. Стало невозможным ни одному мало-мальски достойному человеку закрывать глаза на то, кто находится у власти в России, как на самом деле принимаются важнейшие решения и какие это решения на самом деле. Реакция в российских, якобы демократических правящих кругах была малозаметной. Лишь два человека поступили решительно: Юрий Хамзатович Калмыков в знак протеста ушел с поста министра юстиции, Сергей Алексеев — ушел с поста руководителя Комитета по гражданскому праву в России и из президентского совета, а от отвращения ко всему, что происходит уехал из Москвы в Свердловск. Ковалев и еще человек пять ушли из президентского совета, но не с других своих должностей и постов. Впрочем, совет этот изначально был одной из созданных Ельциным и Гайдаром декораций. Вячеслав Бахмин по совету Ковалева ушел со своего поста в МИД'е (начальник управления по культурному и гуманитарному сотрудничеству), о чем потом очень жалел. Вот, собственно, и все.

В России вполне откровенно установилась диктатура использовавших Ельцина спецслужб, которые добились начала этой войны не только против Чечни, но против всей России. Ее теперь можно было с легкостью перевоспитывать, делать все более полицейским государством, бесконечно расширяя свои политические и материальные возможности. Уже вовсю шел раздел России. Даже значительная часть руководства армии была против войны — не только генерал-полковник Эдуард Воробьев, подавший в отставку, но и Генеральный штаб, писавший отрицательные заключения на присылаемые ему планы войны и даже министр обороны Грачев пробовал упираться — описание этого есть в материалах к «Трибуналу по Чечне», подготовленных «Гласностью». Но армия на то и существует, чтобы выполнять команды. Спецслужбы не только в России — бывало и в других странах — рвались к власти. Народ (с подтасовками или без) сам избирал будущего диктатора не только у нас. Но в России все это могло произойти лишь в условиях, когда демократическое движение было уничтожено, а СМИ — в силу своей бессмысленности, трусости, жадности — не выполняли свой долг перед обществом.