Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

… Ко времени событий 1941 – 1942 гг. на Безымянке Куйбышевско—Самарская община была уже прочным оплотом еврейского сообщества в Поволжье. Его объединяли еще не утраченные традиции, знание российской политики «на местах», и определённые возможности воздействия на нее. Конечно же, участие в мероприятиях власти по «построению советского общества». По этой причине, с 1918 года, Лубянка в Москве и Большой Дом в Ленинграде старательно отбирали в свой аппарат именно выходцев из Волжских городов. Так делали Дзержинский с Менжинским. Так поступал и Ягода. По методике, разработанной Меиром Абрамовичем Трилиссером, «материал, набежавший с Юго—Запада России и отличавшийся южной неуемностью и раскованным взглядом на вещи», должен был быть разбавлен «срединным», характеризующимся здравомыслием и рассудочностью…»

В последние годы пребывания на посту наркома внутренних дел, Ягода сузил эти требования Трилиссера. И рядовых оперов отбирал лишь из глубинных российских регионов с населением рассудочным и здравомыслящим. После его расстрела новый нарком Ежов, ликвидировав старые кадры ВЧК–ОГПУ–НКВД, снова заполнил аппарат НКВД «неуемными и раскованными» из территорий бывшей черты оседлости. Формально, теми, кто в процессе миграции в срединную Россию приобрёл по дороге хоть какое–то — пусть через трехмесячные курсы — юридическое «образование». Был слух, что набор евреев в следственный аппарат НКВД Николай Иванович Ежов произвёл по прямому приказу… Не–ет! Не товарища Сталина! А Евгении Соломоновны Хаютиной. Она любила эту милую форму любовного обращения к своему другу — приказ! Известно, что именно по приказу Хаютиной арестовывалось и исчезало бесследно множество её и Николая Ивановича знакомцев, по очень разным причинам не симпатичных ей. Вот, возвращать оттуда — хоть кого — она никогда не приказывала. Ответила как–то. Александре Александровне Яблочкиной, попытавшейся хлопотать перед нею за одного из своих коллег — актёра Малого театра — «любимца публики»: «…Пусть даже любимец… Не вытаскивать же из сортирной ямы на даче хоть и любимую кошку, но, все равно, всю в дерме?! Противно же!»;

Правда, Ежов набирал не только евреев. Он и аборигенов «черты» вытаскивал в чекисты — по–особому традиционно «тепло» относящихся к своим «жидкам» и «яурейчикам». Но, главным образом, украинских и белорусских евреев по «приказам» Евгении Соломоновны. Чем хуже она Екатерины Великой, любовники которой не такое отмачивали? А ведь у друга Евгении Соломоновны возможности–то — кууда как необъятнее, масштабней, беспредельнее… Приказать только. Она и приказывала… А он исполнял беспрекословно ее приказы. Например, вот, по начальникам союзного аппарата НКВД, по части начальников республиканских и областных аппаратов, по высшим кадрам не–микояновского наркомата торговли, по начальствующим кадрам столичных театров и эстрады…

Итак, новой когорте чекистов предстояла исключительная по первостепенной важности и, безусловно, почётная по существу задача: среди некоторых прочих врагов советской власти ликвидировать не по чину и разуму спесивое воинство — «старых большевиков». Они, — видите ли, — «Ленина знали»! Можете себе представить, — «Работали с Ильичём»! И взяли за правило нагло тыкать этим обстоятельством в морды новым кадрам! Мало того, — они стали хамски поучать «Ленина сегодня!»

Вовсе не сложности ликвидации этих «германских шпионов» требовали подбора кадров ликвидаторов из бывших провинций оседлости. Умения ликвидировать кого бы то ни было не занимать было и прочим категориям чекистов. Дело в том, что уничтожить предстояло если даже не особо уважаемых, не так уж и почитаемых плебсом «товарищей», то, всё же, каких–никаких «ленинцев». В большинстве своём — евреев. Вот, пусть евреи и ликвидируют евреев, — неуёмные и раскованные…

Отец народов умел и пошутить. Другое дело, под эту шутку создана была и подписана Марком Борисовичем Митиным и Львом Захаровичем Мехлисом специальная инструкция вовсе уж не шуточного характера. В ней не называемых евреями следователей учили, как проще и быстрее готовить к переходу в лучший мир подследственных, так же не называемых евреями… Чем–то близким, родным тянет от этого документа…

Чекисты, по еврейской инструкции евреями не названные, руководимые Хаютиной и Ежовым, поставленную коммунистической партией и советским правительством задачу выполнили успешно. В ознаменование этого волнующего обстоятельства Евгения Соломоновна «оказалась» в петле, а исполнители во главе с Николаем Ивановичем ликвидированы. Ликвидировавшего их товарища Берию тоже ликвидируют. Летом 1953 года: товарищ Батицкий Павел Фёдорович на заседании СОВМИНА вмажет ему сзади, «с метра», в загривок, чтобы затем валить на «бедолагу» что на ум придёт. И ещё полста лет врать в мемуарах про «следствие над подонком», и про «суд над ним», — праведный и суровый…

Ладно, — с ними всё понятно. А с нами? Что с нами происходит? Казалось, был у нас древний закон: жить так, чтобы не мешать жить хотя бы своим. Мы забыли о нём. Но похвалялись по инерции, что, — в отличие от «недочеловеков», которым запрещено всё, что не разрешено их верованиями, — нам, избранным, разрешено всё, что не запрещено Книгой. Но и это отошло в прошлое. И теперь, — на час сорвавшись с цепи, — мы не запрещаем себе ничего, что в суде — и только в суде! — не будет квалифицировано тяжким уголовным преступлением. И — прочь сомнения! К чертям порядочность! В задницу совесть! Это всё — химеры! И мы свободны от них. Как не так уж и давно освободился от них же некий народ, убеждённый своим вождем. Но мы — не «некий народ». Нам благодарное человечество не простит и не спишет временное, хотя бы, отсутствие «химер», даже если это обстоятельство приведёт к задуманному результату. Нам никто, никогда и ничего не простит. Три тысячи лет живём мы в «свете» прожекторов исторической сцены. И «Ни гневом, ни порицанием давно уж мы не бряцаем: здороваемся с подлецами, раскланиваемся с полицаями…» «Такой у нас нрав спокойный, что без никаких стараний нам кажется путь окольный кратчайшим из расстояний…» «От скорости века в сонности живём мы, в живых не значась… Непротивление совести — удобнее нет чудачеств…»

До чего же мы дожили, если Великий Галич, «забыв», что о мёртвых — или ничего, или по–доброму, должен был «напомнить» всё это — с «опозданием» — «великому» Михоэлсу, казалось, совести народной… А мы всё спорим о… различии в мотивации убийц и о разнице в поведении жертв, об обыденности или уникальности катастрофы. Заодно, красуемся терминологическо–экзистенциалистическими экзерцициями… А всё проще пареной репы. И «репа» эта — Боговдохновенный Закон Возмездия. Древний, как мир, Соломонов закон! «И воздастся всем по деяниям их!» А нам, «избранным», к пайке этой полагается ещё и довесок: поезд, который «уходит в Освенцим сегодня и ежедневно!…»