Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Да, «еврейское присутствие» в этом многослойном гадюшнике–мартирологе в год пика антисемитской истерии в СССР было настолько впечатляющим, что, однажды, «зацепило» даже видавших виды «простаков» — Жукова и Москаленко. Свалив летом 1953 года Берию, армия приступила к расправе с бериевским аппаратом на всей огромной территории Государства Российского. И как когда–то в петровские времена, после бунтов стрелецких полков, мятежников сгоняли на правеж в подмосковное Преображенское, так и теперь в обширные подвалы Штаба Московского военного округа на набережную Горького свозили со всей страны руководящих энкаведешников. Допрашивали их «с пристрастием». Били смертным боем. И тут же, приговорами бесчисленных и скорых на расправу «присутствий» военных трибуналов отправляли в подвалы, где круглосуточно трудились расстрельные команды. Но самую «верхушку» союзных и республиканских «органов» расстреливала верхушка армейская — маршалы и высший генералитет. Собственноручно — пулями в загривок — мстили они своим подельникам из МВД и МГБ за годы собственных унижений, за смерть друзей. «Забыв» на час, что сами — губерниями — вырубали восставших крестьян, расстреливали бастовавших рабочих, распинали, на снастях кронштадтских моряков, живьём закапывали поверивших большевикам врангелевцев…

В случившемся перерыве меж этими, — мягко говоря, не приличествующими армейским офицерам, — упражнениями в подвалах, Георгий Констатинович Жуков с Москаленкою отдыхали в креслах под тентом, заинтересованно наблюдая за действиями комендантских взводов, оттаскивающих вниз очередные партии истошно голосящих чекистов.

Вдруг Жуков вскинулся. И, не стесняясь присутствия окруживших их военачальников, громко сказал Москаленке:

— Надо ж так! Сплошь Абрамы!

— Сплошь, товарищ маршал! — Отозвался Кирилл Семёнович. — Однако, — энкаведе! Их лавочка… — И победительно заржал.

Окружение одобрительно поддержало веселье начальника округа и его причину — мысль министра обороны, явно отвечавшую их представлениям. Тогда и прозвучала эпохальная жуковская реплика, ставшая не только повсеместно и тотчас известной, но программной:

— А вот мы лавку эту жидовскую — и прочие абрамские гастрономы — прикроем! Раз навсегда!

Передавая мне через пару лет этот исторический диалог, Ротмистров, — всё же, отец моего покойного школьного товарища, русский человек, — был весьма смущён его торжествующим юдофобством. Однако же Катуков — чистой воды еврей — изначально, как он не уставал уточнять, воспринял реплику Жукова чуть ли не милой шуткой. А шутка эта, вообще–то объяснимая характером происходивших тогда в Штабе округа событий и, естественно, мировосприятием её автора, стала программой «еврейской политики» на весь период до распада СССР и генератором эпидемии активного антисемитизма, захлестнувшего постбольшевистскую Россию.

Слова Жукова покоробили меня… Хотя до знакомства с ними встретился с этим незаурядным человеком, как–никак «маршалом победы»! А позднее, часто и навещал с Ниной уже опального военачальника минувшей войны в дачном его заточении, понимая, что сам он куда как выше, недосягаемей всего, что о нём могут сказать, и что сам он скажет о себе.

Но слова его, прозвучавшие однажды с высочайшей в стране трибуны — Жуковым же они произнесены были, — они подтвердили неопровержимо давнишние прогнозы мои о масштабах «еврейского присутствия» в самой страшной за всю мрачнейшую историю человечества системе истребления людей. И, конечно же, усилили тревожные мои предположения относительно того, чем и как это всё нам аукнется. Возможно, особенно неприятны были жуковские слова тем, что констатируя факт и делая выводы, они как бы ставили резолюцию — знак качества! — на пророчестве моего тюремного друга шведа Магнуса Стерка;. На пророчестве, — как показало время, — трагически сбывавшемся по всем его позициям…

Прав Губерман:

«Ах, как бы нам за наши штуки

платить по счёту не пришлось!

«Еврей!» Как много в этом звуке

для сердца русского слилось!…»

Б Л А Г О Д Е Т Е Л Ь

6 июня 1990 г. от старой знакомой пришла бандероль с парой книжек «За и против»; — об антисахаровских выступлениях 1973 года. Через пару дней позвонила: не терпелось удостовериться, что я передал одну из них, с запиской её, Щаранскому.

Знает, что он мне крайне неприятен, — не без причин. Но норовит, — и не впервой, — «свести» нас. По неизвестной мне причине ей нужно, чтобы я казался выполняющим её поручения. Например, рецензирующим «За и против», персонифицируя подписантов пасквилей по заданному ею принципу. Я сказал моей собеседнице, что, конечно же, подписанство — зло. Но для России традиционно. Как институт подмётных писем, возникший в седой древности задолго до искусства пименов.

Ещё сказал, что уважаемый Андрей Сахаров, — человек, защищать которого нет необходимости: никакое он не частное лицо, беззащитное в принципе. Был он Действительным Членом Академии Наук СССР. Трижды героем соцтруда. Непременным Лауреатом всех госпремий. Кавалером бесчисленных орденов, спецраспределителей, спецмедобслуживаний, санаторно–дачных нирван и даже «членовоза» — одного из 17–и, имевшихся в СССР автомобильных левиафанов. И не важно, что временами частью этих привилегий он не пользовался. С ног и до корней волос был он ИХ и только ИХ верным слугою. Недаром, до смерти, оберегали его так, как не берегли самих себя…

А вы всё: «Защитим Андрея Дмитриевича Сахарова!» «Защитим академика!». Защищать следует действительно беззащитных людей. Их миллионы! А…вашего… Ну, не поделил он с ними чего–то. Поцапался… Милые дерутся — только тешатся. Сказал ей вовсе известное всем и каждому: ваш протеже — не жертва. Он — отвечающий за свои поступки — активный соучастник и, по слухам, соавтор разработчиков и создателей Разбойничьей Дубины — Термоядерного Монстра для монстра уголовного. И не его, Сахарова, «заслуга», что дубина эта не оказалась в руках Сталина — людоед приказал долго жить. Но ведь изменилось только одно: подхватили Дубину товарищи пожиже. Всего–то…

Заявил же генерал–майор Назаров Сергей Яковлевич; в «разгар» «Шестидневной войны» на Ближнем Востоке: — Выполняя наши союзнические обязательства перед арабскими друзьями, мы не замедлим сбросить ядерные бомбы на голову израильского агрессора!

Заявил, между прочим, не в офицерской курилке и не в пивной за пойлом с раками. А, сперва, у себя — в Альма Матер советского Военно–инженерного искусства, — в набитом до отказа актовом зале Института имени Карбышева Министерства обороны в Нахабино, начальником которого был много лет. Когда, же война та окончилась и для него позором, — вдогон ей, — он повторил угрозу уже в моём Институте. Тоже в огромной его аудитории.