Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Попробуем, дорогая Елена Георгиевна, прикинуть теперь степень действенности сложившихся реалий. С одной стороны — милое, пусть даже вполне к месту и к делу, мурлыканье и, простите, мемеканье Андрея Дмитриевича Сахарова хотя бы с Самой Высокой Трибуны, шумно и перманентно освистываемое народолюбцами! Или вот, схожие с предвыборными метания к вахтам ближних лагерей, — пусть даже ради эфемерной защиты друзей, правда, излишне шумной, чтоб в неё можно было бы поверить. И даже протестовательное топотанье у ворот Прокуратуры, хотя бы и в мерзкую, слякотную — с дождичком или мокрым снежком — промозглость. И, как апофеоз правозащитничества, подписание им в середине сентября 1973 года — через два дня после поправки Вильбора Милза — письма группы советских евреев американскому Конгрессу с требованием не давать торгового благоприятствования СССР, пока не будет разрешена еврейская эмиграция. Решив любой ценой вырваться из страны, девяносто его авторов /контролируемых израильскими консультантами, запрещавшими связывать борьбу советских евреев за выезд с прочими правозащитными акциями/ вправе были не думать о борящихся за свободный выезд не–евреях. Но русский–то — Сахаров, — должен же он был, обязан же был подумать, что, — по Солженицыну, — он ломает фронт сопротивления, сдаёт уже взятые неимоверными усилиями общие — еврейские, в том числе — позиции, сужает поправку Милза до куцей «поправки» Джексона. Всеобщие права человека меняет на свободу эмиграции одной лишь, сравнительно небольшой, группы населения — евреев. И тем возбуждает против них, — и против Вас тоже, дорогая, — теперь уже «совершенно обоснованную» ненависть преданных ими — и Сахаровым — россиян… Обоснованную уже потому, что… если сам Сахаров просит только об эмиграции евреев — почему же американскому Сенату «хватать каштаны из огня» забот обо всех русских?! (Александра Исаевича Солженицына читайте внимательно!). Гекуба–то — ему, Сенату — кто?! Впрочем, не только ему. Не до русских было и самому Сахарову. И уж тем более его Лидеру «Люсику»… Вам, Вам, уважаемая… Ну, руки не доходили… Позволю себе привести цитату из «Воспоминаний» самого Андрея Дмитриевича. Только прежде привяжу её ко времени и обстоятельствам, помянутым Солженицыным /«Бодался телёнок с дубом», Имка—Пресс, Париж, 1975, с. 405/. И так, Александр Исаевич рассказывает: «… 1 декабря /1973 года/ Сахаровы пришли к нам, как всегда вдвоём. Жена — больна, измучена допросами и общей нервностью: «Меня через две недели посадят, сын — кандидат в Потьму, зятя через месяц вышлют как тунеядца, дочь без работы». — «Но всё–таки мы подумаем?» — возражает осторожно Сахаров. — «Нет, это думай ты»… /…/ - «Да я сразу бы и вернулся /разговор об отъезде Сахаровых за границу. В. Д./, мне б только их /детей жены/ отвезти… Я ж не собираюсь уезжать…» — «Но вас не пустят назад, Андрей Дмитриевич!» «Как же могут меня не пустить…?«… /Конец цитаты/.

И вот, Сахаров: «… По поводу нашей озабоченности Аля /Ната Светлова, жена Солженицына. В. Д./ сказала, что миллионы родителей в русском народе лишены возможности дать своим детям вообще какое–либо образование. Возмущённая дидактическим тоном обращенной ко мне «нотации» Натальи Светловой, Люся /Елена Боннер/ воскликнула:

— Насрать мне на русский народ! Вы ведь манную кашу тоже своим детям варите, а не всему русскому народу. /Разрядка моя./ …»

Ваши слова?!

Что тут скажешь? «Всердцах», видимо, понятия о том не имея, Вы, Елена Георгиевна, почти слово в слово повторили кредо своего — по парторганизации института, где 15 лет секретарствовали, — вождя и учителя Владимира Ильича Ленина, высказанное им вскоре после большевистского переворота в России. Его старый товарищ по партии, друг семьи Ульяновых, Георгий Александрович Исецкий /«отпрыск почтенной дворянской фамилии»', как представляют его биографы/, проходивший по парткличке «Соломон», вызванный Лениным из эмиграции, возвратился на родину. И увидал такое, от чего волосы на его голове дыбом встали…

И вот, в беседе с другом — с вождём русской революции, он задаёт тому вопрос: «… Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу… что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров «Утопия», только в колоссальном размере, — я ничего не понимаю…»

— Никакого острова «Утопии» здесь нет, — резко ответил он тоном очень властным. — Дело идёт о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством с осуществлённым в ней социалистическим строем… А… Вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь ещё больше! Дело не в России, на неё, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции… /Георгий Соломон. «Ленин и его семья /Ульяновы/. Эссе». Париж. 1930 г. стр. по изданию 1995 г. Москва, «Современник», 459/

А позднее, на реплику Соломона—Исецкого: «Я не буду вам говорить о том, что я думаю, слушая вас…»', ответил своему и своей семьи другу и товарищу: — И не говорите!… И благо вам, если не будете говорить, ибо я буду беспощаден ко всему, что пахнет контрреволюцией! И против контрреволюционеров… у меня имеется товарищ Урицкий!… Ха–ха–ха, вы вероятно его не знаете!… Не советую вам познакомиться с ним!… /Там же, стр. 491/

Оценивать сие не мне. Пусть за меня сделают это россияне. Русские.

Комментировать «выступление» доведенной до стресса женщины -матери и бабушки — тоже не просто. Но, однако, бабушка эта и мама, — Вы, Вы, Елена Георгиевна, — Вы ещё и бесконтрольно правите оказавшимся слабовольным «создателем» бомбы и радетелем того народа! Это всё — повторяю — с одной стороны.

С другой — выпестованное и им термоядерное Чудище, поставленное «на боевое дежурство» в ожидании команды: «Пуск!«… Есть разница. Не смертельно, если целью этого «пуска» будут те же вдруг ставшие непослушными народолюбцы… Как когда–то — тоже вдруг — когда «караул устал!».

Бывает. Но тогда у железняков были Мосинские, 1882/91 годов, трёхлинейки. Сегодня — «Изделие Сахарова», — как уже говорено было, — на боевом дежурстве. Слава Богу, несколько позднее, в 1993–м, спалят пародию на «Белый Дом» не «изделием». А могли бы: у них не заржавело бы. И не заржавеет, коли целью окажутся «точки» малых внутренних конфликтов.

В чудеса я не верю. Потому мне не представить и «чуда иррационального, — всё по тому же Солженицыну, — причин которого нельзя предвидеть, предсказать и перерезать…» И «… этот человек, как князь Нехлюдов у Толстого, в какое–то утро почувствовал, /…/ что всё изобилие, в котором его топят, есть прах, а ищет душа правды, и не легко найти оправдание делу, которое он совершает. До какого–то уровня можно было успокоить себя, что это — защита и спасение нашего народа. Но с какого–то уровня уже слишком явно стало, что это — нападение, а в ходе испытаний — губительство земной среды…» /Бодался телёнок с дубом. ИМКА-Пресс, Париж, 1975, стр.395/.