Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Очень не хотелось лететь и жить там за счет самих японцев, которых по привычке воспринимал как мною спасаемых — тогда и теперь. Я же не бедный родственник в конце концов!… Но кто же я тогда? Так бы и не узнал правды… если бы одна догадливая телефонисточка не подсказала.

… После обильных ноябрьских и декабрьских — 1990 года — репортажей в японской прессе по поводу «Додин нашелся!!!» (ДВЕРЬ ЗАКРЫТАЯ 40 ЛЕТ, ПОГОВОРИМ ДОДИН, других множество в Токийском официозе Санкей Шимбун) перед самым новым 1991 годом меня пригласил посол Японии в Москве. Уже познакомившийся со мною на встрече 30 ноября и общавшийся позднее, теперь, после обмена любезностями, он распорядился связать меня по телефону с младшим братом одного из моих ОЗЕРЛАГовских «кровников» «господином Масару Ибуки».

Двумя минутами позже… Масару Ибуки уже рассказывал мне о недолгой послелагерной жизни брата дома, в Японии. О непростой судьбе его на родине. И о кончине Тому–сан, постигшей его весною 1962 года.

Рассказывая, он «вспоминал» живые, будто им самим пережитые подробности нашей с Тому жизни в лагерных зонах Братска. В том числе и собственные мои, о которых сам я давно забыл или помнил лишь потому, что касались и волновали они лишь одного меня. Трагические или трогательные подробности человеческого жития в нашу эпоху победительного прагматизма никого, казалось бы, уже не могли, не должны были интересовать. А вот надо же — Тому–сан запомнил их. Пересказал брату. И Масару–сан тоже запомнил их. Не забыл — пересказал мне…

Потом Масару–сан очень дотошно расспрашивал меня о моей семье: о Нине, о детях, о внуках, которых уже «знал» из прессы. О моей жизни. Его интересовало все: работа, увлечения, как отдыхаем. Уже где–то под утро, когда я, признаться, до чертиков устал, и мозг начал отключаться от многочасового сложного — двойного — собственных моих и Масару мыслей перевода, выяснилось, что у нас есть общее хобби. Это… проблемы раннего, с двух и даже с полутора лет воспитания детей игрой и учебой. К этому времени во всевозможных русских, британских и американских изданиях на эту тему прошли мои очерки, статьи, эссе. И он, оказывается, «имеет о том точную информацию» и даже копии всех работ. Вообще, как я понял, он, видимо, хорошо подготовился к нашему разговору. Во всяком случае знал обо мне все, что ему нужно было. И предыдущие его вопросы вызывались не столько японской вежливостью, сколько желанием все–все уточнить еще и еще раз.

Неожиданно он предложил вместе выступить с общей концепцией детского воспитания, «чтобы закрепить навсегда кровные связи наших семей…». И что это может стать частью памятника нашему общему кровному брату Тому–сан…

У Масару и план уже имелся: «соединить в одном общем издании — русском, японском и английском — наши идеи!». Я ответил согласием. Но посомневался: вряд ли в предотъездной суматохе сумею написать что–либо путное о воспитании детей хотя бы в СССР. Тем более, что, слава Богу, их здесь уже никто не воспитывает. Отвоспитались, считают…

Масару–сан повторил, что прочел все мною написанное о воспитании. И что ему очень по душе моя оценка воспитания молодых людей в США приобщением к труду.

Тут я его перебил:

— Возможно и так, но писал–то я о родных мне мальчиках и девочках, о детях моих братьев и сестер. Потому безусловно был не совсем объективен в оценках и выводах.

— Это самое интересное — прокричал Масару–сан. — Именно ваша з а и н т е р е с о в а н н о с т ь должна сквозить в каждой вашей строчке! Потому вы должны, вы обязаны рассказать именно о в а- ш и х американцах! В крайнем случае пусть это будет и прежде написанное вами и даже где–то уже опубликованное. Тогда и я подберу для издания уже апробированный материал. Идет?

— Идёт.

— Тогда возьмите какие–то блоки из вашего финского журнала, где вы постоянно публикуетесь. Он мне очень нравится.

Я объяснил Масару–сан, что журнал «МЫ» — международное издание группы специальных Детских Фондов ЮНЕСКО. И издается действительно в Финляндии, там великолеаная полиграфическая база! Он не знал об этом?

На протяжении нашего бесконечно долгого разговора Масару–сан нет–нет напоминал мне, что с нетерпением ждет моего с Ниночкой визита. Он сказал:

— Вы должны знать, что здесь у нас кроме ваших ОЗЕРЛАГовских друзей, обязанных вам жизнью, вас ожидает Японский Народ, который никогда не забудет подвига вашей мамы во время русско–японской войны 1904 – 1905 годов…

И настойчиво убеждал меня в том, что расходы по вашей с супругой поездке к нам, если вы не возражаете, я возьму на себя… Нет, нет, выслушайте меня! Может случиться, дорогой Додин–сан, что мои возможности окажутся чуть значительнее ваших… Хорошо! Хорошо! Мы это выясним здесь, на месте… —

Правду сказать, — «японская сторона», тот же Масару Ибуки, например, могли бы и не начинать этой бодяги по поводу «кто оплатит?». Сделали бы такое втихаря и за свой счет. В конце концов я есьмь спас не один десяток его соплеменников. И почему же им всем вместе, напрягшись, не сделать нам билетов и не оплатить поездки? Они уже знают, что я эмигрант. После моих Радиовыступлений 21–24 декабря о «Бакинском этапе» японская пресса и телевидение разве не предупредили своих читателей и зрителей, что «над нами занесен топор!»? Они даже и о том узнали, что нам забронированы места в самолете. И что мы вылетаем 28 января! Разве не они писали, что у эмигрирующих в Израиль и, тем более, у депортируемых туда, отбирают не только гражданство — п е р в о р о д с т в о, предварительно ограбив драконовским штрафом ЗА ОТНЯТЫЙ ПАСПОРТ(!!!). Ещё и отняв все до последней нитки мало–мальски ценное имущество, нажитое трудом всей их жизни и даже жизни их предков? И являющееся в значительной части своей гарантом занятости в будущем (Специальная литература, инструментарий, дневниковые записи, письма, в том числе деловые, главное — собственные сочинения… Если это все прежде не было отнято. Правда, до 28 января времени еще оставалось с месяц. Акт ограбления, таким образом, еще не состоялся. Потому — решено — мы с Ниной летим в Японию за свой счет. Так нам удобнее. Так мы получаем удовлетворение. Удовольствие. Даже через 37 лет по освобождении из ссылки мы все еще живем «сибирскими представлениями» о чести и достоинстве. В Японии мы, конечно же, можем в определенных ситуациях пользоваться гостеприимством ее граждан или даже государства… Это все я говорю внимательно меня слушающему Масару–сан.

— Тем более — продолжаю я — тем более, что масса японских граждан, вовсе нам не известных до этого момента, объясняются нам в любви со страниц газет, журналов, с телеэкранов… —

… Долго и тепло прощались мы с милейшим Масару Ибуки «до встречи в Нарита!». Токио отключился. Но тут же включилась