Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Выпадали в косую завесу дождя, вынырнув из–под низких облаков и тускло освещая их, наши родные «СКАД»ы. Под дождем ошпаренными тараканами туда–сюда шныряли соседи по будапештской гостинице — братья–сионисты. Мельтешливо рассаживались по личным — родственников и друзей наверно — машинам и по маршруткам — а л и я т ь аж к Иерусалиму. Часом раньше, увидав на трапе встречающих нас японцев, воспряли, но ушли понуро, ничего не поняв — кроме того, что и тут не светит.

Тут только спохватился: кто же это пропустил «митинговальщиков» к трапу, в закрытую зону до пограничного контроля?! Да еще к самолету, объекту особой охраны?! Хваленые израильские спецслужбы? Быть не может, чтобы они — больно топорна работа! Тогда что же — наши?! Младшие братишки старшего брательника?… Я тогда представить не мог, какой кузнечной выделки перлы будут выдавать чьи–то службы в Иерусалиме.

Коллега Горштейна по дежурству, тоже старший офицер, по поводу шабаша у трапа посмеялся. А посерьезнев, сказал:

— Предельно осторожнее держите себя! Наши леваки не просто так содержат единственный, пожалуй, на планете показательный зверинец просталинского говна. Собирать–то его начали еще задолго до образования государства. А само его засылали сюда дивизиями, а после 1948 года — корпусами. Когда же Сталина умерли, к нам рванулись армии этой сволочи — с семьями и с недострелянными дедушками–прокурорами и заведующими кафедрами марксизма–ленинизма. Убегали от призрака немедленной расправы — думали коты, чье мясо ели! А здесь — оклемались. И теперь маршируют под красными флагами. Сталину осанну поют. Их братьев–нацистов придавили Нюрнбергом. И «Хорста Весселя» там не слышно пока. А эти распевают «интернационал» и Широку страну родную…И хоть бы что. А виноваты вы, вы — россияне: не запретили их, позволили разбежаться, и к стенке не поставили. Вышвырнули к нам живыми, без пуль в загривках. Вот они и распоясались. А сменив у нас тут партбилеты на кипы, совсем озверели и, убедясь в безнаказанности, потянулись вновь к ч е л о в е ч и н е, к крови, как в России…

Мама моя оттуда, а вот папа из Марокко; когда–то они приняли его как гитлеровцы «принимали» евреев в своих освенцимах! Впечатлений о том — на всю жизнь. Даже на детей и внуков хватает…

А вы с вашей биографией — с тюремными из Москвы фотографиями — вы им самые опасные враги! Вы же живые и активные свидетели и собственных их преступлений! Остерегайтесь мерзавцев этих!… Тем более, что у них в кнессете командуют парадом оголтелые сионо–большевики, воспитывающие не только свой электорат, но и собственных отпрысков не где–нибудь — в самых одиозных Московских учебных заведениях Лубянки или Ходынки даже (Аквариум. — В. Д.). Статьи в ОКНАХ по материалам ОСОБЫХ ПАПОК ЦК КПСС (Зеев Бар—Селла. СТАЖЕРЫ КГБ. Вильнер, Гужански, многие другие. Имя им легион).

Он вдруг просительно улыбнулся, показав совершенно рекламные, белоснежные, даже в свете кенкет отдающие голубизной великолепные зубы:

— Вы на афишке не распишетесь? — И протянул веером несколько экземпляров с разными нашими снимками. — Спасибо!… Вы надеждами не тешьтесь: они вниманием вас не оставят и… пообещают еще больше… Барух хаба! И хаг самеах!

Он исчез. Вернулся тут же:

— Еще пожалуйста!… Здесь… И вот здесь… И на этих. Спасибо! Спасибо!… Эти для — братьев, и для мамы, и для отца… Они благодарны будут… довольны (?!). Спасибо!… А шпана… она дело своё делать будет. Гадить будет, — готовьтесь!

Вот такое неожиданное завершение торжественной встречи Вениамина бен Залмана на Земле Отцовых Предков. Все происходило «как в лучших домах»…

А в ушах стояли ещё матюги по–конотопски. И даже мною нежданное именно тут, на земле Израиля, орание–скандирование хором: чтоб не забывал :

— Назад, ж и д я г а! Назад! Убигайся ж и д о к п а г х а т ы й… в свою… Гассию…

Чего уж скажешь?

Только Барух хаба!

…Офицер Моше привёз нас семерых к себе в крохотную квартирку — к жене и трём девочкам… До подыскания съёмного жилья жили у них…

* * *

… Да, знакомец Моше Горштейна как в воду глядел! Чем–чем, вниманием меня обеспечили.

В первый же день, — когда после полумесяца жизни у приютивших нас израильтян мы наконец обосновались на съемной дыре по улице Шмуэль ха Нави, — заработал телефон — но лишь «на вход». И отработанными еще там, на старой родине, голосами конотопские «хекальщики» приступили к своей профессиональной деятельности: весь свой законный восьмичасовой рабочий день оповещали нас о «скором пришествии уготованным мне и моим мамзерам Божьих и в первую очерель земных кар». Предвидя этот вал поздравлений с приветами — теперь я окончательно понял, что не от московского КГБ, — сутками я писал их на магнитофон и тут же, свеженькими, передавал моим японцам: мне очень нужны были деньги — мы же были выкинуты из Москвы голенькими! — и телефонные провокации, мною фиксируемые, оказались буквально манною небесной для нашего бюджета! Спасибо! Спасибо вам, засранцы!

Но считая доллары, капавшие на мой счет от щедрот чьих–то спецслужб, я начал задумываться: это что же, — в стране безработица такая? Иначе… почему столько рабочего возраста и буйволиной стати мужиков заняты исключительно добыванием для меня популярности тех же японских СМИ и СМИ стран мира, лихо раскупающих у Киото ньюс эксклюзив «имени мине»? Или платят им, как космонавтам?!

Чуть позже убедился: нет, не платят. Обещают платить. Ведь о рабочих местах для иммигрантов не просто никто не озаботился, о них думать не думают! И безработные олим хадашим, — вновь поднявшиеся, — названивают нам. А местная молодежь явно не с «русской улицы», по полдня разъезжая на казенных, по всей вероятности, машинах, фотографирует меня из их окон через добротнейшую оптику, когда я медленно, приветствуя их приподнятием соломенной шляпы, поднимаюсь вверх по улице Бар—Илан к телестудиям. Так это проделывала «спецслужба» семьи Флейшеров– Файнблатов (См. БАКИНСКИЙ ЭТАП) после моего радиоинтервью, начавшегося 21 декабря. Я ведь сразу догадался, что это именно их работа. И в ссылку в 1957 были мы ими загнаны!

Только сил семейка за эти годы после Рапопортовских расстрелов порастеряла. (См. там же).

У меня даже было чувство, что следили за мной те же самые «ребята», что и в Москве. У них, видимо, т о ж е было двойное гражданство… И они «вели» меня здесь, как там. Не очень понятно: куда и зачем? Интересно, присматривает ли за ними н а ш а, израильская спецслужба? Если сама их не направляет… Главное: есть ли необходимость их остерегаться? И как от них остеречься, не зная, кто же они на самом деле?

Друг наш московский Владимир Яковлевич Мартенс (из Мартенсов, освоивших для России допетровский Урал), — режиссер Малого Академического театра, в последние минуты перед нашим отлетом в Израиль передает мне два письма в Иерусалим. Они — отцам Алексиям. Одно — клиру «Московской» православии, другое — православии «Заграничной». Знакомит предварительно с их содержанием. «Московского» священника «от имени и по поручению» всей труппы благодарит за «истинно русское гостеприимство», когда весною она во главе с Владимиром Яковлевичем привезла в Израиль «Вишневый сад». Его «Зарубежного» оппонента — за то же. И еще за «святое крещение» в тот приезд всех членов труппы в тивериадской резиденции. И так же — от коллектива театра — приглашает того и другого, но в разное впемя — в гости в Москву. При этом умоляет меня: только, Бога ради, не перепутай письма, — две церкви грызутся друг с другом насмерть!