Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Оторвавшись в январе 1991 года от мерзкой действительности на прощальную трехнедельную командировку в любимые зимние Забайкалье, на Камчатку и в Приангарье, я забыл было об угрозах. Тем занятнее прозвучало телефонное выступление некоего товарища, которое настигло меня в третьем часу ночи 27–го января — последней ночи в Москве перед отлетом в Будапешт. Хорошо поставленным и, главное, узнаваемым голосом он поздравил меня с предстоящим «выдворением из СССР», пообещав, что «там, куда вас отправляют, вас встретят не менее тепло, чем проводят из СССР». И что «именно там, где вы меньше всего ожидаете, вас быстро отучат от привычки поднимать хвост на святая святых человечества — коммунистическую идеологию и ее завоевания. Заодно ознакомив со смыслом депортации!»

И я вновь, как некоторое время назад, посмеялся про себя над незадачливым «анонимом» из органов, все еще полагая, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. В том, что не все так уж и смешно, я убедился уже вечером 28–го в Шереметьево, где у нас, 4–х взрослых и 3–х детей, пропустили 6 из очень скромных 11 багажных мест с нашим имуществом. А это было все, что взято нами с собой в новую жизнь… В отличие от гор барахла, прихваченного попутчиками — ярыми, как впоследствии оказалось, и того не скрывавшими сионистами–патриотами места назначения, громогласно — на улицу, с ударами горстью по сердцу, — молившимися. То и дело театрально налагавшими на себя новенькие тфилим. И даже шествуя торжественно в самолётный туалет, укутавшись будто только что отглаженными талитами.

Слепому видно было, что все они, наконец, ценою немыслимых потерь вырвались из ненавистной им проклятой тюрьмы России. И мгновения считают до предстоящей долгожданной встречи с любимой и желанной исторической родиной Израилем.

Не пропущенное таможней забрали провожавшие. Хотя улетающими соседями были попытки подобрать его и прихватить…дружески…

…И уж вовсе не смешным оказался спектакль, разыгранный позднее устремлёнными на историческую родину теми же попутчиками нашими, когда нас приняли и разместили в пункте пересадки. Предки их наверняка столетиями во всей бесконечности диаспоры кончали вечернюю молитву исходившим из глубины их сердец воплем: «Через год — в Иерусалиме!». Потомки отличились в Будапеште — через него все мы летели в Израиль.

Ночью, когда внуки и дети уснули, к нам в гостиничный номер ворвалась орущая толпа соседей по самолёту. Не извинившись, — всё же состоявшиеся уже по Закону о возвращении граждане Израиля и естественно израильские патриоты, в полёте с гордостью демонстрировавшие нам справки о пребывании в отказе, — разразились было неразборчивым гвалтом. Тему которого сразу понять не получалось. Потом до нас начали доходить отдельные фразы. И мы узнали из них… что ИМЕННО МЫ, — супруга моя Нина ОТТОВНА в частности, — н е м е д л е н н о! — д о л ж н ы(!) в ы з в а т ь г е р м а н с к о г о к о н с у л а и н е м е д л е н н о д о л ж н ы(!) потребовать от него отправки всех и х, ну, и нас тоже, в Германию… В Европу, в Аме–е–ерику, наконец!… Действительно… Не лететь же сломя голову ц и в и л и з о в а н н ы м людям в КАМЕННЫЙ ВЕК засранной Израиловки! Да под советские «СКАД»ы!… В войну-у!… В кро–ов! (До детдомовской вольницы с пяти лет, автор успел быть воспитанным родителями в уважении хотя бы к собственному народу, потому здесь несколько смягчает диалоги).

Тем не менее, никогда, никогда не испытывал такого стыда перед собою за сопричастность к племени этой мрази За родство ей по крови. Стыда такого не переживал перед ржавшими от наслаждения ситуацией парнями–автоматчиками из венгерского Секъюрити, будто охранявшими нас от… несуществующих террористов, но не от вполне реальной мерзости…

О том, как стыдно было перед женой м о е й, н е м к о й по родителю, не рассказать… Только вчера бросили подонки занедужившую истинную родину. РОДИНУ ПРОСТО. Сменили ее на «историческую». И она приняла их авансом, — не глядя, вслепую, — заведомых ненавистников, предателей, трусов, сбежавших из России, где жировали. Сбежавших из–за одного лишь провокационного слуха, — распространяемого ТЕМ ПОХВАЛЯВШИМСЯ ВПОСЛЕДСТВИИ НАТИВОМ, — О МАРШЕ «васильевских штурмовиков» по Москве!…

… Нина оттолкнула меня от бесновавшегося стада. Попросила его из номера. Встала перед ним. Сказала будто в пустоту:

— Мы — в Святую д л я н а с Землю. Летим с солдатами. А вы — Во–он! —

И прикрыла двери…

Не прошел номер…

Полёт продолжается.

Летим.

Прилипшие к иллюминаторам физиономии сионистов…. И хоть на одном патриотическом затылке краска стыда за случившееся в Будапеште.

* * *

… Аэропорт «Бен Гурион». Верхняя площадка трапа. В мире ночь. Тьма. Моросящий дождь смазывает в мокром асфальте синие маскировочные огни. Снизу — от трапа — крики. Спускаемся. Выхваченные светом служебных фонариков фрагменты толпы: злобные морды, дёргающиеся руки с размокшими афишками. На них… бляхи–мухи! — мои портреты куда как более полувековой давности: фас, профиль, цифры на планке — тюремные Лубянские снимки! Как оказались они у митингующей публички? Она, что — на содержании у ГБ?! Здесь?!

Проходим.

Вопль:

— Ухаловныки — Геть с нашахо Изгаилю!

и

— Тавагыша Сталина позогыш?!

Все то же, что там у посольств стран — поджигателей войны. И провокаторы те же. Ясно: «наши» московские «файнблаты» скомандовали теперь уже тоже нашим здешним сходу «отучить меня поднимать хвост». Но эти–то — они кто? Неужели евреи? Не арабы же?… По «ухаловныкау» — наши! Конотопские вроде. И по настырной хамовитости оттуда…

…Тут, сбив охлу, набежала полиция. И тотчас же окружили восточные физиономии… Мгновенная, но быстро ушедшая обида: в кои–то века прилетел во, вроде бы, свою страну, к своему, вроде бы, народу…, и сердце забилось счастливо от вида… раскосых глаз не своих дипломатов и корреспондентов…

Но не только азиаты, и не одна о х л а встречала нас той ночью. Когда проводил японцев, прежде всех понявших, что мы прилетели не к ним, а в свое еврейское государство, к нам подошел израильский офицер. Представился устало на хорошем, с акцентом, однако, русском языке:

— Простите! Моше Горштейн, дежурный по аэропорту!… Вот, наблюдаю за вами… Признаюсь, гадал: с ними, с японцами уедете, или останетесь с нами? Приятно очень, что остались! Хотя после такой встречи имели право уехать к ним… Куда отвезти вас? Как?! У вас друзей здесь нет? И родственников? Ну-у, вы — герои, не отчалив с японцами! Ладно. Обождите минут сорок — кончу дежурство, подъеду за вами. Пока!

Мы «обождали», конечно: нам нужно было еще оформить наш приезд.

Через сорок минут Моше помогал нам втискивать в микроавтобус–такси наше барахло. Потом внуков моих рассадил в своем «Пежо». Порассовал и нас: кого в такси к чемоданам и постелям, кого к мальчишкам.