Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Забвение его.

И сразу поиск нового ёбаря — впереди накатывались «общие».

Но было и другое: были женщины слабые. Они искали любви- избавительницы от бесконечного кошмара и без того страшного одиночества. Они видели, как отбирают детей у их «счастливых» подруг. Они страшились стать «мамками». Но рвались любить. Быть любимыми — хоть на ночь, хоть на час…

Были женщины сильные, волевые. Они не терялись в лагерной мясорубке. Не позволяли себе оплакивать свое прошлое. Настоящее тем более. Великие фантазеры — они были оптимистами. Они не мыслили оказаться у разбитого корыта сокрушающего одиночества старости: они жили будущим, и в том будущем, реальном или призрачном, видели себя счастливыми. Потому возможность родить ребенка была для них единственной реалией спасения. Залогом грядущего. Панацеей. И они видели, как у их «счастливых» подруг отбирают детей. И их сердца истаивали кровью от лицезрения средневекового ужаса отнятия ребенка у матери. Но они имели мужество предполагать, что отнятые у них дети будут — пусть по–казенному — ухожены и, дай Бог, сохранены и спасены. И когда сами они вынырнут живыми из лагерной бездны, рядом с ними воссияет Родная Душа. И живым факелом осветит, согреет живым теплом остаток дней…

Оптимисты, — они еще и великие фантазеры!…

Такие вот сладкие сны Надежды потому.

А реалии? Реалии — тот самый забор пятиметровый, упертый своими предзонниками в Предзонник Главной Зоны. Непроходимая многослойность экранов «колючки». Непролазная вязь проволочных лабиринтов. Ослепительная лава света внезапно вспыхивающих прожекторов Запретзоны.

Конечно, для группы из трех–четырёх здоровых мужиков пятиметровая

стена–забор не преграда. С вышек заметить на ней человека можно лишь на ее гребне: контрольные лампы освещают только ее основание. Прыжок вниз всегда спасает «застуканного»' от пулеметной очереди..

Всегда или почти всегда.

«Всего делов».

Если, конечно, внизу счастливчика не перехватит засада надзирателей: тогда — десять голодных и холодных (подчас с избиением) суток строгого кандея (карцера) — изолятора…

Мелочь, вообще–то!

Женщины не в состоянии преодолеть пятиметрового препятствия. Потому они, — останавливающие на ходу коня и входящие в горящие избы, — прорываются к мужчинам так, как проламывается через полосы препятствий из вражеского тыла провалившаяся полковая разведка — напрямую боем!

Расчетное время прорыва тринадцать секунд: Шесть секунд — бросок — по–пластунски вжавшись в землю — под двумя вжимающими рядами «колючки»' предзонника; четыре секунды — рывок из–под проволоки в рост и прыжок через ослепляющее пространство Главной Зоны с падением к проволочной панели за торцом забора–стены; три секунды — нырок сходу под эту тоже вжимающую панель в темень предзонника на «мужской» стороне…

Всё! Порядок!

Если не заметили с вышек.

Если не успели развернуть пулеметы.

Если успели и развернули?… Тут лотерея: настроение стрелка, его реакция, умение бить по «бегущему кабану».

За годы моей жизни в колонии КРЯЖ в зоне у торцов стены–забора погибли восемь женщин… Шестеро застрелены. У двух, совсем молоденьких девченок, внезапно вспыхнувший прожекторный свет Запретки разорвал сердца…

Но каждую ночь Полосу Смерти (или жизни?) пробегали десятки их подруг. Пробегали через Смерть, чтобы любить и быть любимыми.

Мертвым женщинам — Слава! Пухом земля. Живым — сладкая память. У них планировали напрочь отнять все человеческое. Но Природа сильнее Грабителей и палачей.

Конечно, в основном стену брали мужики — дело это мужское. К слову: Сталин — известный справедливец — позволял, время от времени, молодым женам, сёстрам и дочерям бывших своих подручных и заплечных, пущенных в расход, на себе испытать счастье любви напрямую боем. Пусть даже в зонах лагерей для «членов семей». Считалось, что за это многие грехи его простятся ему…

* * *

При всем своем плебейском экстерьере Аркадий Иосилевский был музыкантом «от Бога» — великолепно играл на аккордеонах, на собственной трубе, которую разрешили ему таскать с собою с этапа на этап. Нет–нет, с зарёю мы поднимались его трубою под звуки мелодии Плачь Израиля — всё тот же Григортй Наумович разрешал такие вольности… Играл и на прижившемся в зоне новеньком английском саксофоне. На нем Аркадий в часы вдохновения баловал нас потрясающими импровизациями возвращавшихся в моду джазовых мелодий. Понаехавшее из «Западной группы войск» сословие интендантских офицеров привозило бессчетное количество трофейных мотоциклов. Их приводили к Иосилевскому на профилактику. После осмотра Иосилевский делал на машинах круг, вздергивал их на дыбы и «гарцевал» на одном заднем колесе по автобазе; а на «особо выдающихся» гонял по паропроводной трубе, проложенной над территорией гаражей. Грозился даже летать. Быков разрешил. Аркадий прыгал через грузовики. И чудом не сломал шеи — развалился халтурно сляпанный трамплин. Быков, Иосилевского нежно любивший, привел мерина — учить Аркашу верховой езде. Аркаша на мерина взобрался, как баба на забор. На всякий случай крепко обнял правой рукой за шею, левой нашаривая что–то сбоку. Не вышарив ничего, сполз с лошади.

— Где–то ведь должны скорости переключаться?

Шутка: в молодые годы был он и наездников в цирках.

…Колония КРЯЖ была когда–то «детской». Но дети выросли. Стали взрослыми бандитами и ворами. И потому отбыли в места более отдаленные и приспособленные. Уютная колония, расположенная рядом с городом, вобрала в себя за годы войны вполне современные производства. И стала прибежищем для собственных своих — городских и областных — нарушителей уголовного кодекса. В ней сидели свои /на время отсидки бывшие/ члены партийных институций, следователи, судьи, оперработники, финансисты, председатели колхозов, прокуроры. Содержался и трудился в ней и «коллекционный фонд» — свои и благоприобретенные знаменитые художники, врачи, актеры, музыканты. Прятались надёжно от вербовщиков всевозможных «шарашек» именитейшие ученые, — все же, в 1940–42 годах свезено было в Безымянлаг около двух с половиною миллионов одних зэков и бессчетно — эвакуированных.

Правда, добрая половина их в те же годы переселилась на кладбищенские территории области. Но и из оставшейся половины было нетрудно выудить элитные группы. Фактическая столица государства вовремя войны — город на Волге в 1939 – 1945 гг. победителем заполучил и разместил (на бескрайних степных огромноглубинных черных — как белужья или стерляжья кучугур или даже Сальян икра и таких же жирных — землях совхозных окраин и на огромных лесных территориях (былых Спецзон НКВД) армии пленённых немецких спецалистов! Мозг поверженной нации! И свинемюндских ракетчиков — разработчиков ФАУ. И мирового имени спецов ЦЕЙССа. И пока не известных никому авторов замечательных «штучек» по части убойной химии. И конструкторов–строителей невиданных но уже прогремевших в мировом океане субмарин. И нечто умом не постигаемой астральной для арктики и антарктиды техники и технологии… В нашей кряжской колонии за особыми заборами и стенами тоже жили и работали ученые и инженеры европейской выпечки и масштабов. Колония настойчиво обирала побеждённых и собирала Мастеров